Внутреннее растяжение

Внутреннее растяжение

Валя включила на кухне телевизор, где громкость не была уменьшена со вчерашнего приёма гостей, и Дмитрий проснулся. Проснулся, лениво зашевелился на тёплой кровати, попытался было натянуть на себя сползшее одеяло, но тут же очнулся, широко открыл глаза и представил себе, что он окончательно проснулся. Да, он проснулся. Мягкие утренние солнечные волны расстилались по комнате, приглашая пройтись по нагретому ими полу. Он убрал одеяло, сразу встал и бодро зашагал в ванную. На кухне зашумел электрический чайник, Валя звякала кружками.
- С добрым добрым утром. – неумело хрипловатым голосом указал он себя проснувшегося.
- С добрым добрым. – Со смешком ответила Валя.
Освежившись холодной водой, вытершись мохнатым полотенцем, он как был, то есть в трусах, зашёл на кухню, незаметно сзади приблизился к ней (он решил, что именно незаметно) и, сложив руки у неё на животе, тихонько пропел на ушко:
- Хо-ро-шо, всё будет хо-ро-шо, всё будет хо-ро-шо я это знаю, знаю… - и последние слова они пропели вместе.
- Ох уж да. У меня ещё вчера с неё голова начала болеть. Хорошо, что мы их ТАК РАНО проводили.
- Хотя в караоке ты их обошла без видимых усилий. – Дмитрий усмехнулся.
- Ну ладно, - сказала она, - убирая от себя его руки, - кофе приготовлю.
Дмитрий оставил её и сел за стол сзади.
Длинный просторный белый свитер с высоким загнутым воротником, нижний край его был чуть выше колен и очень забавно смотрелся на ней. Она любила ходить босиком и когда вот так, со сна, со следами складок подушки на щеке она приходила на кухню и, готовя утренний кофе, искала на верхних полках кофейник, она была похожа на крохотного ангела. Босиком на цыпочках, она таки достала кофейник и спустила его на плиту. А я каждый вечер ставил его обратно.
Кофе получился отменным, но не бодрящим, нет, скорее успокаивающим, благотворным, растворяющим в себе лишние мысли. Только в этот раз мысли лишние были мыслями нужными, жизньдающими. И совсем не хотелось в них погружаться, но надо. Сегодня к четырём часам надо быть в институте и желательно уже в кабинете Рудольфа Андреевича и желательно с готовой документацией на руках и до кучи можно сразу и в химзе к нему припереться.
Он живо представил себя рапортующего душным голосом через противогазные фильтры перед большим дубовым столом Рудольфа Андреевича. К столу подошла Валя, стукнула на стол две кружки и пространное удивлённое лицо Рудольфа Андреевича затянуло ароматным капучино.
Она аккуратно присела на стул, склонилась к чашке и подула на горячий кофе, отчего пенка на нём забавно поползла к краю кружки.
- Пообедать то дома успеешь? – Небрежно спросила она.
- Скорей всего нет. – Ответил Дмитрий и, обжигаясь, хлебнул кофе. – Объявили недостачу инвентаря, и теперь придётся заехать в торговый центр. Надоели они с этим.
Он замолчал и пригубил кофе. Валя молчала, и совсем не хотелось сейчас смотреть на неё. Можно было бы сказать ещё, что всё пройдёт как обычно, и что почти наверняка под завтрашний вечер всё снова вернётся на круги своя, и тем же вечером будет отличная прогулка в парке с Гришкой, но сейчас это бы уже не разрядило обстановку, как пару месяцев назад.
Он оставил кружку, неслышно опустив круглое донышко на столешницу, и поднял на неё глаза. Глаза её ждали честного ответа, красивые, светящиеся словно изнутри, и такие серьёзные сейчас. Так долго смотреть не хватит никакой его совести, и он вернулся к кружке.
- Валь, - сказал он и замолчал долгой паузой, стараясь собрать идеально точное предложение.
- Возвращайся скорее, как сможешь скорее. – Она вывела его из философического тупика.
И ни возражать, ни просто отвечать тут было нечего.
В телевизоре весело трещал какой-то длинный юморист в светлом пиджаке, за окном всё щебетало. Дмитрий встал из-за стола, достал из верхних шкафов упаковку песочного печенья, и они допили кофе с песочным хрустом. Он взял свою кружку, Валину, и сполоснул их в раковине. Они ещё вместе посидели на кухне, досмотрели выступление юмориста, потом начались новости, что-то о властях, о теме сталкерства беспрепятственно распространяемой в СМИ, о стычках, забастовках. Дмитрий начал собираться. Оказалось вдруг, что на дворе полдень, а он всё в трусах, по поводу чего Валя отпустила поучительную шутку, и он театрально прикрывая шотландские клеточки на нижнем белье, уковылял в спальню, откуда вышел уже одетый. Отглаженный джемпер, портфолио, брюки, туфли с носами. Пейзаж портила только торчащая со сна прядь волос. Валя намочила под краном руку и пригладила чёлку.
- Вот теперь хоть в ЗАГС. – Улыбнулась Валя. – Готов?
- Готов. Постараюсь вернуться поскорее.
Он накинул куртку, поцеловал жену и вышел на улицу.
На улице всё пахло весной, вниз по улице журчал ручеёк и где-то там вокруг корабликов из сосновой коры резвились дети. Дмитрий скрипнул калиткой, попрыгал по лужам, поприветствовал старушек, ещё со сталинских времен, приросших к местным лавочкам, ещё попрыгал по лужам и очутился, наконец, на безопасном возвышении автобусной остановки.
Пыльный ПАЗик шустро домчал до центра, где Дмитрий сошёл и направился в торговый центр. Аптека находилась в правой его части, но Дмитрий, войдя в здание, повернул налево, чтобы выкинуть несколько незапланированных начальством банкнот на новые инструменты. Элементарные пассатижи, хромированные ухваты, окислительные чурки для детекторов и катушки, всё это чаще приходилось приобретать за свой счёт. Аптекаршу пришлось ждать минут двадцать, кажется, приехало начальство и там что-то происходило.
Получив, что хотел, Дмитрий вышел из торгового центра, пересёк улицу и прыгнул в очень кстати подъехавший маршрут. Вдоль дороги назад уносились дома, столбы, бесконечные серые и грязно-коричневые проталины с редкими белыми головками подснежников. Через полчаса всё это сменилось асфальтовым тротуаром и бордюром, что означать могло только одно – следующая остановка конечная. На ней вылезли все оставшиеся пассажиры. Дмитрий поправил куртку, пройдя в воротах поздоровался с охранником, мимо голубых елей и стриженых веток кустов он прошёл к парадному входу института и далее на полуавтомате совершил хорошо знакомую процедуру, которая определённо закончится только через пару часов. Кабинет первый, седьмой, мужская раздевалка, холл, кабинет тридцать четвёртый, тридцать второй, семидесятый, Рудольф Андреевич, потом комната релаксации, выходная и, наконец, отъезд.
Как и всегда в Зону выезжали на ЗИЛе, и протрясясь минут двадцать-тридцать въезжали на территорию блокпоста. Тут Дмитрий со всей выходной группой проходил проверку на личность, на разрешённые предметы, регистрировался, садился в следующий ЗИЛ, уже с боевым отрядом и теперь они тряслись до научного комплекса. Где процедура регистрации повторялась и начиналось то самое. Дмитрий знал, что всё это будет вновь, что это будет потом. То самое. Вот он уже в спецкостюме, отличная надо сказать химза, и за ними закрылись последние ворота, и чувствует он дыхание её, и ступает по телу её, и она проникает в самую сущность его. Зона встречала его, как убежавшего из приюта сына, возвратившегося по её мнению навсегда. И если не своей волей, то её силой сын останется здесь. Знакомая сила медленно заполняла его, знакомая, но каждый раз предвещавшая пред собой большое до страха чувство опасности. Она была нужна ему в далёких рейдах и сумасшедших погонях по Тёмной долине, по Складам или южному Радару, без неё очень трудно было определять ловушки и тёмные, звериные места. Она не была нужна ему здесь, в спецкостюме, с боевым отрядом охраны, в научной экспедиции. Приходилось бороться с ней, не пускать. Её надо вытеснять, - догадался когда-то Дмитрий, и спорил с этой силой именно так, - замещать. И вспыхнуло вдруг перед ним лицо Вали. Светлое, доброе, тёплое. И словно она что-то хочет сказать, и вот-вот скажет, но не говорит. Оно вспыхнуло на пару секунд, обволокло сердце и резко сдёрнуло, сомкнулось в точку, оставив тысячи и тысячи вспышек в памяти. Первая встреча, прогулка в парке, снег, дождливый летний вечер на бетонном крыльце городского спортзала, тающие свечи, блеск бокала и тающий кусочек сахара, драка в заснеженной подворотне, резкое жжение на скулах и кровавый пропитанный снег. И вдруг пустота. Минуту, две, три, было совершенно тихо и пусто, безсловно, безмысленнно. Сила начала отступать, шаг за шагом, рывками, толчками, она выходила наружу через каждую пору на коже, промокая тёплую подкладку на спине солёным потом. Не зря она про ЗАГС тогда сказала, - подумал Дмитрий, - словно знала, что надо будет вспомнить. Вспомнить сейчас, в этой выматывающей борьбе за самого себя.