Как все таки по своему прекрасна в своей тихой печали золотая осень! Эта вечная безмятежность, это спокойствие, что так требует душа после знойного лета... Осенняя прохлада едва трогает тело легким осенним ветерком, создавая приятное ощущение уюта и умиротворения у человека, имеющего в такую дождливую пору свой скромный угол и крышу над головой. Тихий дождик начинает тихо постукивать по железной крыше навеса, капли падают размеренно и создают особый ритм, все больше и больше нарастающий и все сильнее вгоняющий в сладкую дремоту, уносящую сознание куда-то вдаль...
Сухая старческая рука слабо ударила спичкой по черкашу коробка...
Сложенные в пригоршню руки, испещренные арестантскими татуировками, из которых появился крохотный огонек спички, поднесли его к лицу Трофима, осветив морщинистое, усталое лицо старика.Запалив конец дешевой папиросы, моментально закручиваясь кольцами, к темному небу потянулся едкий табачный дым...
К старику молча, не издавая не единого звука, подсел человек в мокром, черном. как ночь, плаще. В полумраке, царившем в Зоне сейчас, разглядеть лицо его было делом чрезвычайно трудным, однако Трофиму совершенно ни к чему было этого делать - собеседника он прекрасно знал, он ощущал его присутствие. Они оба молчали, словно их разделяла тонкая изолирующая грань, не пропускавшая ни света, ни звука.
- Пятый год пошел - нарушив тишину, глухо произнес человек в черном плаще. Его голос звучал откуда то не из области головы - казалось, он шел от груди. - Хозяин говорит, уже скоро все это кончится. Меня отпустят...
- Прошу, не надо об этом, Веня... я все помню - надорванным, слабым голосом ответил старик.
Снова воцарилось гробовое молчание...
- Пригнись, Стахаич! - молодой паренек по прозвищу Сапега хлопнул немолодого мужчину по спине, и они вдвоем повалились в канаву, полную грязи и нечистот.
Луч прожектора осветил участок поля, где секунду назад были двое беглых арестантов. Вой сирены оглушал пространство, бил по ушам, сердце бешено колотилось и, казалось, готовилось выпрыгнуть из груди, но счастливая мысль о свободе давала сил и подогревала желание жить у обоих беглецов. Вот так иной раз распоряжается судьба - два человека, разных как по возрасту, так и по мировоззрению, оказались друг другу самыми верными друзьями, объединенные одной целью - выжить на просторах жестокой свободы, давшейся им так нелегко.
Ползти в мерзкой земляной жиже было неприятно и неудобно, вода хлюпала в худых тюремных ботинках, усиливающийся дождь не давал видеть ничего, дальше собственного носа. Тело Трофима предательски ныло, руки выламывало судорогой, а ноги окоченевали от холода.Но остановится - значит умереть. Или снова существовать в душной, опостылевшей камере еще больший срок, который, несомненно, добавят за этот побег. Сжав самодельную заточку в кулаке до побеления костяшек пальцев, Трофим зло скрежетнул зубами. Нет! Лучше быстрая смерть здесь, в грязи канавы, чем мучительное разложение души и тела в проклятой, душной камере.
- Не отставай, отец! - бросил Трофиму, не оборачиваясь, Сапега - еще пару километров на брюхе - и поминай нас, как звали! Я в лесу этом, где мы с тобой перекантуемся, еще пацаном бегал - знаю как свои пять пальцев!
Трофим молчал, но вид неунывающего напарника вселял определенную уверенность, и он продолжал тянуться вперед каждым сантиметром тела, извиваясь, продвигался вперед.
Лес уже виднелся впереди, когда сзади, совсем близко, раздался собачий лай и звуки выстрелов...