Беседа на камнях.

Он так же страшно, как и я, устал.
Я понял сразу, сквозь прицел глазами
Уткнувшись в его взгляд…, и показал
Стволом на мхом поросший черный камень:

«Садись, отец. Ты – чудо из чудес:
До твоих лет не доживают в Зоне,
Я знал не многих. Расскажи мне, здесь
Как очутился ты? Тебя кто ищет? Гонит?

Быть может ты, клеймом помечен синим
Из куполов и козырных тузов,
И нет тебе пристанища в России,
Зло – твоя участь, а тюрьма – твой кров?

А может ты был послан сюда кем-то,
С приказом «обезвредить», «разузнать»,
Но понял, что законов в Зоне нету,
И нет законов, чтоб их защищать?

Теперь ты потерялся бесконечно,
Майор? Полковник? Снайпер? Штурмовик?
Неважно, сталкер. С Зоною повенчан.
Её слуга, ее солдат! Что сник?

Я, вижу, прав…. Но я не выдам. Знаю…
Однажды сам, такой же, как и ты,
Я перепутал это пекло с Раем.
Ушел и сгинул. А за мной мосты

Горели над периметром пожаром.
И эта грязь – теперь моя постель.
И этот сумрак – мое небо. Даром
И ты сюда пришел. Земных страстей

Не принимает дикая реальность.
На них лишь ловит нас, как на живца.
И мы идем. За совесть и за жадность,
За честь и подлость… И нам нет конца.

Кто послан, кто приманен, кто обманут.
Кто проклят, должен, прячется, влюблен…
А здесь лишь «жарки» крематорят жаром,
А дверца крематория – кордон.

Перешагнул порог - она закрылась.
И ты бредешь, как пьяный в темноте,
Сквозь кровь и грязь. И, чтобы ни случилось,
Ты, все равно, уже НИКТО в НИГДЕ.

Ты – сталкер, но не видишь даже выход,
Слепой во тьму ведешь других слепых.
Стреляешь громко, сгинешь где-то тихо.
А впрочем, мертв уже для пришлых и своих.

Не дам за твою жизнь убитой гильзы,
Ты за мою – окурком не рискнешь.
Мы смертники. Бродяги по карнизу.
Мы – фон радиоактивный. Серный дождь.

Я не спрошу, куда идешь. Не скажешь.
Конечно на ЧАЭС. Вот весь ответ.
Пусть даже не сейчас, но скоро. Знаешь,
Другого выхода из Зоны просто нет.

И дело не в заветном «Монолите»,
Не в артефактах, тайнах и деньгах.
А дело в безнадежности и нитях
Судьбы проклятой на твоих руках».

Старик молчал так, как молчит священник
На исповеди смертного одра.
Я видел под плащом прогнивший тельник,
На поясе – пустая кобура.

В глазах усталость, страх и безнадега,
А на губах – голодная слюна.
А на коленях левая немного
Рука дрожит. Когтистая. ОДНА.

Я даже рад, что так смешно ошибся.
Чиряк души открыв пред стариком.
А он все слушал. Ждал. Не торопился.
Судьбы моей нечаянный Излом.