Хроники сталкеров

“ Вышел из дому в семь, купил в восемь,
Вкусил в девять, упал в десять,
Умер в десять ноль-три…
…Воскрес в понедельник,
Пошёл в ванну, скинул саван,
Открыл кран… ”

Крематории “Брат во Христе”

…«”Логистик”, мы поднимаемся, больше мы никого спасти не сумеем» – «Что значит никого, вашу мать, (помехи) где главный инженер команды?» - «Он здесь… (помехи) … Если это конечно он… всё ещё…» - «Что значит если! Коновалов, я же сказал без инженера не возвращаться!!.» - «”Логистик”, мы уже НАД реактором и пытаемся унести то малое, что осталось от бригады!!! … (помехи) …Идентифицировать тело инженера не могу – во всяком случае, это последний, которого нам удалось вообще найти.» - «“Рейтар”, по возвращению сразу ко мне, и постарайтесь написать отчёт как можно больше и подробнее. Учтите, оно попадёт в ваше личное дело»… «Это “Наблюдатель”, что там у вас, “Рейтар”?» - «Это “Рейтар”, мы уходим…» – «Это ”Логистик”, “Наблюдатель” не засоряйте эфир, ваше участие в операции ещё не подтверждено сверху, вы не можете ничем помочь, это не ваша компетенция. Повторяю, это не ваша компетенция!» – «“Логистик”… тьфу ты чёрт… Смирнов! я имею полные права только лишь потому, (помехи)… что в операции задействованы наиболее ценные сотрудники моего института! Где главный инженер?!» – «Вертолёт с одним из членов команды покидает оперативную зону…, вы слышите?..» – «…(помехи)… повторяю… для сотрудника моего… обеспечить…» - «Мы миновали пост защиты №1.…О ГОС-ПО-ДИ!!. Он разрушен…» – «…моего института…» – «…комиссия…нам с вами…» – «мы не можем приземлиться, требую разрешения на посадку в районе Б3.» – «…Первый пост, ответьте…» – «(помехи)» – «…повторяю запрос!..»
Кто-то вёл разговор над ним, который уже не имел в сложившейся ситуации ни какого значения – он видел только силуэт, мечущийся в узком пространстве вертолёта, своё тело, вытянувшееся на стальной глади. Как? ещё одно??. Просто ещё один «счастливчик», вроде него, лежит, и кажется, уже не дышит. Ещё одна тёмная фигура, прислонившись спиной к холодной стене, которую не интересовало ни озабоченный переговорами “рейтар”, ни вообще “сложившаяся ситуация” – он просто смотрел впереди себя, не в силах что-либо изменить – даже заткнуть разговаривающего. Дверь была открыта и впускала тускло-голубое небо с облаками смога… и… жар, рокочущий рёв реактора. Он чувствовал его своей спиной даже через стальное брюхо самолёта. В этот момент ему казалось, что нет ни этого вертолёта, ни этой мечущейся фигуры, а только он со своим испотрашённым, но возвращающимся сознанием парит над реактором… и никого нет вокруг… разве что того парня, что прислонился к стене и, наверное, вместе с ним пребывает в той же нирване…

1 .

Хуже чёрной полосы в жизни может быть только серая. Серая невыносима своей неопределённостью, она словно подвешивает тебя высоко над землёй, и ты не знаешь, бросит ли она тебя об землю, или подкинет вверх – хотя нет, это хуже – падать же придется потом, а может и опустит на землю – смилостивится, понаблюдав с наслаждением за тем, как ты ждёшь решения свой участи. Из серой зоны может быть только два пути – либо в чёрное, либо в белое. Ожидание и выбор меня всегда тяготили, хотя, по сути, из выбора и ожидания состоит вся наша жизнь. Мы всегда ждём, чтобы потом выбирать, либо выбираем, чтобы потом ждать, к чему привело нас это решение: Короткую или длинную ты вытянул? Чёт или нечет? Орёл или решка? В правой руке или в левой? В каком ухе Жуж-ж-жит и так далее…

Да, к сожалению, в этом вся наша жизнь. Но неужели моя судьба должна зависеть от ожидания и выбора. Ведь это так нестабильно и ненадёжно. Выбор определяет случайность, и от человека ничего уже не зависит. А ожидание. Уж тут-то от человека точно ничего не зависит. Он ничего не может предпринять, он просто… ожидает, бездействует. Вот и выходит, что ты – ЧЕловек, полностью зависишь от обстоятельств, случая, хоть тебе и кажется, что ты можешь на всё повлиять и всё просчитать. Выбор – это всё, что ты можешь сделать, остальное зависит от обстоятельств и случая, фатума, если тебе так будет угодно. Хотя лично я в фатум не верю.

Вот так проходит в ожидании и выборе твоя жизнь, и, оглядевшись, ты осознаёшь, что что-то делал неправильно и тебе хочется что-то изменить, так как ничего хорошего ты в этой проклятущей жизни вспомнить не можешь, а всё прочее не хочешь, ведь это было так глупо, стыдно и никчемно. Жизнь просто пуста и некуда от этого деться,…кроме как изменить что-то, сделать очередной раз в жизни такой ненавистный тебе выбор. Быть может найти работу, что потерял пару месяцев назад – а ведь поначалу меня это не так уж сильно и волновало, я даже был рад избавиться от какой-то там по счёту случайно подвернувшейся работы в риэлтерских компаниях или магазинах электроники. А ведь я так ненавидел коммерцию и всех этих торгашей… когда-то раньше. Уж где, а за серым столом в компании с компьютером я себя представить раньше никак не мог. Белый воротничок! Смешно теперь об этом думать. Хотя мозгов работать по специальности мне всё равно не хватило. Придется перебиваться как-нибудь так. А тут ещё это предложение от Жеки… как давно это было… О чём это я?... А-а-а, о предложении заработать по-быстрому и по-крупному, от Евгения Антоновича Белова, как было написано в визитке. Если б не знал Жеку и всё ещё работал продавцом недвижимости, подумал бы, что очередной маклер-конкурент. Оказалось – мой старый знакомый. Только вид он себе придал солидный и стал ещё более надменным и самонадеянным. А что за работка? А, ну да, что-то с независимыми репортажами, или какими-то там материалами… в Чернобыле. Гм-м. Очередная авантюра Жеки. Да что б я ещё согласился!! Раздолбай хуже меня! Точнее прохиндей редкостный – только языком красиво чешет. Не без способностей, но как раз прикладывать эти самые способности ни куда не хочет сам, а ищет только себе пасынка, чтобы делал грязную работу и слушал его открыв рот… И с чего вдруг я? Никогда с ним знаться не желал, хотя всё-таки спутался с ним по общей пьянке. Нет, не пойду. Вместо разных сомнительных мероприятий лучше начну наводить порядок в своей жизни и голове заодно. Пойду куплю в магазине содержимое холодильника и газет заодно – узнаю о событиях в мире не только из телика. Работу поищу нормальную – дворником хоть что ли. А то таким Макаром в этой квартире зачахнуть скоро можно.

Вот моя улица. У входа знакомый старик вежливо здоровается со мной. Он всегда здоровается первым, и всегда у входа в дом, чуть наклонившись вперёд, будто заглядывая куда-то, как бы невзначай проходя мимо. Я то же узнаю его, киваю головой, поежившись в душе от ощущения Дежа-вю. Интересно, знает ли он меня по имени, как давно он вот так ходит и здоровается со мной, ведь даже, кажется, первое моё воспоминание связано с ним – вот также он поздоровался с моей мамой, а я держал её за руку рядом и не обратил на него внимание. С тех пор каждый раз, когда я выходил из дома он здоровался со мной, как бы невзначай проходя мимо. Он делает это каждый день и не подозревает, что когда-то пятилетний мальчик, теперь же мальчик постарше уже вряд ли когда-нибудь забудет его.

Размышляя над этой заурядной встрече, к которой я должен был уже привыкнуть за долгие годы, я не заметил, как промахнул и мимо магазина, и мимо соседней остановки и даже мимо сквера у дома офицеров. Вернувшись в магазин и оставив последние деньги в обмен на пакет с содержимым холодильника, я вновь вспомнил старика у входа в дом. Какое-то тяжелое, тревожное чувство не покидало меня, чёрт возьми. Просто проходили годы, а всё тот же дом, тот же двор, то же старик, то же… одиночество. Возвращаясь домой, я знал, что уже не встречу его, и моё предположение оправдалось. Было уже по-вечернему темно и крохотный двор мой, когда-то просторный, ныне зажатый с одной стороны деревянным сараем, с другой кирпичными боками гаражей, был усыпан коричневой листвой умирающего дерева. Сухо и тихо. Ветер гонял обрывки бумаги и мусора вместе с ворохами больной сухой листвы дерева, расцветшего весной и решившего закончить свой путь пару недель назад, в самом начале лета. Листья и бумага с мусором нехотя мешались в чаше замкнутого двора, шуршали по асфальту, по стёклам, по соседскому сутулому и облезшему «Москвичу». Старика не было, он имел обыкновение появляться только когда ты выходил из дома, словно маленький актёр маленькой эпизодической роли. Я поднялся по лестнице до своего этажа, потом спустился рывком вниз, проверить, не появится ли он вновь. Мне вдруг захотелось поймать его, спросить, зачем он это делает, зачем так терпеливо вновь и вновь играет свою роль, чего он добивается, когда прекратит? Но его не было. Он не появляется в столь поздний час. Да и зачем я его буду хватать? Он мне ничего не сделал. Да и что он мне может ответить? Зачем я у него буду всё это спрашивать?
Что на меня нашло?
Серая полоса?

Кажется, я помешался. Просто-напросто помешался. Просто помешался в четырёх стенах, в этом старом доме и крохотном дворе с которыми меня связывает только детство. Старик не виноват, он как часовой сторожит меня, проверяет, всё так ли течёт моя жизнь, не надоела ли мне эта обыденность, что царит здесь. Лучше всего пойти сейчас домой и попытаться заснуть, хотя и это не удастся. В голову полезут разные мысли: что делать дальше, как свернуть с пути... но главное – ощущение того, что жизнь абсолютно замкнулась, и когда это всё началось уже не понятно, будто так должно было быть, и было так всегда. Быть может это всё вообще пустые страхи, наваждение, но это чувство, что преследует меня целый день, похоже на агонию, тревогу жертвы перед неминуемым ударом убийцы, который первым делом поздоровается, как бы невзначай проходя мимо, чуть наклонившись вперёд, будто заглядывая куда-то…

2 .

Жека сидел напротив меня, огонёк его сигареты единственный освещал тёмный угол бара, который мы заняли. Молчали. К нам должен был присоединиться ещё один человек – какой-то там специалист, которого знал только Жека, однако он запаздывал, а разговор как-то не складывался. Жека, обычно очень словоохотливый, с самой нашей встречи, как только увидел меня, всё не мог начать разговор, ну а я и не хотел начинать первым, ведь не я пригласил его первым. Мы сперва обменялись приветствиями, потом он спросил меня как дела, услышав моё «ну, как видишь…», он решил больше не заводить разговор обо мне; хотел было начать рассказывать о себе, но ещё раз посмотрев на меня, решил и об этом не распространятся. Он мог бы рассказать мне о сути дела, в которое он намеревался меня втянуть, но решил сделать это в присутствии своего человека. Ждали дальше.

Официантка подошла к нашему столику. Жека взял пиво, я – стакан воды. Уловив на себе слегка обескураженный взгляд девушки, я скривил лицо в ехидной улыбке, в душе пожалев портить настроение милой особе, ради того, чтобы состроить перед Жекой наглого типа, саму невозмутимость. Тоже мне – герой… Когда же, чёрт его побери, явится этот перец? Ждём дальше.
Он вбежал впопыхах, расправляя на бегу не по погоде надетый франтовской шарф. Он срочно пожал нам руки, быстро дыша, набормотал несколько вступительных, ничего не значащих фраз. Из его запинающейся речи я понял только, что он Николай, подведомственный по каким-то там связям с общественностью какой-то там организации. После того как все были друг другу представлены, начал Джон.

- Послушай, Тим, что мы придумали. Сейчас разгорается одна тема вокруг Чернобыльской станции. Говорят, там произошёл толи выброс какого-то вещества, толи радиации, но вдруг, по чьему-то велению, допуск в район станции и Припяти в целом резко ужесточился, фактически туда невозможно попасть. Официальной информации не поступает оттуда почти никакой, с учёными, обслуживающими реактор, невозможно сейчас связаться как раньше, даже институты, связанные с программой саркофага ужесточили допуск к своим источникам и базам данных и сократили количество связей с общественностью до минимума. Единственная формулировка в прессе – это «в ночь с 5 по 6 марта 2006-го произошло частичное обрушение защитного саркофага реактора Чернобыльской АЭС, пострадали десять сотрудников таких-то институтов…». Власти явно темнят, пускают только единицы репортёров, и то только с тем, чтобы прокатить их на вертолёте над ЧАЭС, чтобы показать защитный саркофаг целым и невредимым. Поэтому одно из МЕДИА агентств объявило о том, что купит за любые деньги любые материалы с места событий. Пока железо горячо, вы понимаете, что надо с ним делать. Чем быстрее решимся выехать на Украину, тем лучше. Когда вернёмся с материалами, то сможем устроить аукцион. Николай Григорьевич Степанцов – внештатный сотрудник одного из независимых агентств, занимающегося продажей подобных материалов более крупным информационным каналам. Он поедет с нами, даст несколько инструкций, чтобы материалы соответствовали требованиям заказчиков. Я устрою все дела непосредственно на месте – проникновение в охраняемую зону, нашу прогулку до станции с посещением местных достопримечательностей, а на тебя Тим, как на любителя-кинематографиста возложена съёмка наиболее сочных кадров. Твоя камера ещё жива?..

- Кажется, да, но…» – я замялся сперва, не зная, как бы отказаться повежливее и понятнее, но всё же решился заговорить, чувствуя, что Жека вот-вот опередит меня – «Ты знаешь, я не думаю что это такая уж удачная идея. Многие уже, наверное, ринулись туда, а ты… рисуешь всё слишком сочными красками. Я пас, короче».

- Тим, ты не понимаешь, от чего отказываешься, да и к тому же ты нас подводишь, оставляешь без оператора. Взвесь всё хорошенько. Это просто как поездка, римские каникулы. Немного пресловутого экстрима и усталости на обратном пути, а затем немалое вознаграждение. К тому же ты, кажется, сейчас не занят ни чем.

«Как он догадался? или узнал?» - я с недоумением и злобой взглянул на него, затем перевёл взгляд на гостя, г-на Степанцова. Всё это время он одобрительно кивал головой – то Жеке, то мне.

- Тимон, это хороший вариант. Он подходит и мне, и тебе, и ему. Больше никто даже и не знает о нашей затее. К тому же, если бы и знали – это же не преступно, законно, за проникновение в зону пока нет статьи в У.К. Украины. Всё по-мужски поделим на троих.

- Говоришь, оператор вам нужен, – я сразу вспомнил, как в своё время увлекался любительским видео, монтажом, студенческими короткометражками, даже грезил идеей независимого кино – Камера у меня конечно есть… Но сначала поведай мне поподробнее о своих планах, организации, как ты говоришь. Реальные цифры, короче.

- Что ж, выдвигаемся – если ты, конечно, согласишься – прямо на этой неделе, я думаю, в среду, что бы не терять драгоценного времени. Поедем через Чернигов, и далее через Комарин проедем к самому объекту: там, оказывается, куча объездных тропок через лес и болота, а посты расставлены только на главных четырёх дорогах.

- Опять же слишком просто, чтобы быть правдой. Просто заходи, кто хош, бери, что хош.

- Тим, правда всегда проще, чем кажется…
- Желаемое, выдаваемое за действительное, ещё проще выглядит.
Затем Жека продолжал мне втирать про то, какими преимуществами обладает его план, только сделать всё надо быстро, ни медля, и, соответственно, не думая ни секунды. Всё, как всегда, в духе Джона.
- …мне не надо далеко глядеть, чтобы понять – оно того стоит! – он говорил, словно мудаковатый продавец из рекламы – Ну что, ты согласен?
«Нет у него никакого плана. Чушь какая. Зачем я тут вообще сижу и слушаю эту ... Пошлю их всех к чертям собачим», - я уже собрался указать моим собеседникам “кротчайшую дорогу до ЧАЭС”, но, посмотрев в свой стакан, вдруг почему-то сказал: «Ладно, достану вам камеру. Только поехали побыстрее, и покончим с этим.»

3 .
…
Мы уже миновали Колыбань, пересекли Несвич, впрочем, как и множество других речушек поменьше. До Припяти оставалось всего ничего.
- Так и будем гнать напрямик? Ты обещал найти объездной путь. – спросил я у Джека.
- Сперва я хочу убедиться, где стоит ближайший пост на дороге. Придётся сделать небольшой крюк, но зато у нас карта со всеми обходными путями. Народная тропа, так-са-зать. – он говорил, не отрываясь от дороги, - Напрямик к станции не проехать – мост ниже по реке перекрыт всё равно, я у местных узнал, а вот на Припять мост не охраняется – только посты на дороге. Он Же-Дэ, но рельсы разобрали. Посты мы объедем, пересечём мост, а дальше можем свободно разъезжать по Припяти – там военных нет. Больше никто нам мешать не будет. Только бы прорваться.
Тем временем нас уже остановил первый пост. Пока военный приближался к нам, Жека пометил это место на своей карте, и быстро спрятал от глаз вооруженного человека.

По виду военного – он оказался старлеем – сразу стало ясно, что он в не настроении в столь жаркий день выходить к машине, разворачивать очередных «зазевавшихся автомобилистов, которые ехали в Остер и нечаянно заехали в Колыбань». Прежде чем представиться он с суровым и нестерпимо усталым лицом осмотрел через стекло пассажиров на заднем сиденье: Женькины баулы и спящего г-на Н.Г.

- Мы, кажется, мимо проехали… - начал было Жека ездить по ушам лейтенанту, но заметив, что тот ещё не намерен начинать разговор, тем более кому-то начинать его первым, остановился на полуслове. Военный медленно, чтобы мы слышали каждый его шаг по горячему асфальту, обходил вокруг УАЗа, скосив глаза вниз, под машину, чтобы не смотреть на нас, но чтобы мы не отрывались от него.
- Значит мимо. – начал старший лейтенант, причём обращался он к водителю через моё окно.
- А мы тут видим – пост, – Жека старался говорить уверенно и, по-моему, у него это даже получалось. «Строить из себя недотёпу – лучшая тактика, так держать Жека» - насмехался я про себя.
- То есть увидели вдруг пост, а предупреждающий знак за полкилометра нет. А знаете, что этот пост здесь делает, куда эта дорога ведёт?
- Нет, впрочем, как и вашего звания и ВЧ, в которой вы состоите.
- Военнослужащие на этой дороге обладают особыми указаниями и, можно сказать, полномочиями. Мы не обязаны сообщать вам номер своей Вэ-Части, а ещё мы можем задержать и отправить в спецдезинфектор вас и вашу машину. На неопределённый срок. Соблюдать парад перед каждым заблудшим туристом-недоумком я не должен, я даже украинские слова в разговоре с вами подбирать не должен. Вы приблизились к опасному объекту и поэтому должны развернуться, не дожидаясь моего особого приглашения. – Старший лейтенант не кричал, но напряжение в воздухе почувствовали все. Николай Григорьевич сразу проснулся и вжался в сиденье, только заметив военного.

Жека решил не продолжать разговор и протянул лейтенанту документы. Военный после вразумительной речи на русском не стал возиться с нами и отпустил. Мы развернулись и Жека, сверяясь со своей картой, свернул на втором повороте от поста.

Всю дорогу мы молчали: Степанцов, как ему и полагалось, спал, Жека, не выпуская баранку из рук, всё больше и больше опускал голову, высматривая дорогу, которая проходила не то чтобы по лесной просеке, а прямо через заросли елей, я же молча наблюдал за ним, видел, как он сокрушается. Он чувствовал мой взгляд, и что я знаю, как ёго непомерное самолюбие задето – поэтому нам придётся сегодня же напролом пробиваться к охраняемой зоне – это чувствуется по всему его виду, он сделает это назло лейтенанту на дороге, а главное – мне, всю дорогу оценивающему всякое его действие, как часовому, как свидетелю его унижения. Признаюсь, мне было отрадно докучать ему своим молчаливым присутствием, хоть это и более чем жестоко и лицемерно. Я просто чувствовал, как он меня ненавидит, и это всё, что нужно было мне в этот момент.
Наконец, впереди мы увидели деревянные коробки домов, выстроившихся неровной поселковой улицей.

- Если я прав, то это Зимовище, – тихо сказал Жека – не мне, а скорее для себя.
Он долго рылся в карте, наконец развернулся и сказал: «Сейчас выйдем, проверить так что впереди. Пусть кто-нить останется». Все оглянулись на Степанцова, который продолжал дремать на заднем сиденье, как ни в чём не бывало.

Посёлок действительно оказался Зимовищем, всего в нескольких сот метров от желанного моста к Припяти, однако в то же время, он не был посёлком, так как его никто не населял. Пустые улицы, пустые дома. Распахнутые двери, следы обветшания повсюду от отсутствия человеческой деятельности, мусор под ногами, не тронутый за многие недели и смешавшийся с дождевой грязью. Посёлок напоминал полупустые антресоли, о существовании которых хозяин давно забыл. Я был озадачен такой картиной – неужели Чернобыль так повлиял на этот посёлок, ведь до него больше десяти километров отсюда, причём жители ещё недавно здесь были, судя по газетам в почтовых ящиках – за апрель и март этого года. Следов разрушения нет, трупов тоже – значит все-таки ушли сами. Знать бы, какой уровень радиации нам предсказали на сегодня в Гидрометцентре, подумал я.
- Слышь, Жек, я щас чуть поснимаю здесь, может пригодиться?
- Валяй, только недолго.

[… …. … …. … … … … … .. … .. .. … … .. … … …. …. …. … … … . .. .. . … …. ..
.. . …. … … … …. … …. Далее файлы утеряны… …. ….. …. …. … …. ….. …. ….. .. …. …. …. … …. … … ……… … … … …. .. .. .. .. … .. .. …. .. …. .. .. . .. . . . .. . . . . … …. … …… .. .. .. . .. .. .Неясный шум и помехи…. … … … … .. … …. … …. … .. . … .. … …. … .. … .. .. … …. …. …. … …. … …. … … … …. … … … .. .. ..….. … ... …]

5.

Туман всё не уходил, и даже в середине дня стоял непрозрачной завесой. Как Жека вёл нас в Припять в такой неразберихе, неясно. Мы всё время находили брошенные поодиночке здания, Джон заставлял меня снимать каждое, но я то догадывался, что он просто и сам не знал где мы. С картой своей он не сверялся – скорее выбросил её – но виду не подавал, будто всё идёт по плану. Словно слепые котята, тыкаясь в каждую преграду, мы дошли по дороге до Припяти. Туман тем временем стал ещё плотнее, ещё белее, и я с трудом мог разглядеть впереди идущего Джона. Впереди сквозь туман на напс смотрели исполины – дома города-призрака. Прямоугольные силуэты выделялись тёмным пятном в белой пелене. Их можно разглядеть и через плотный туман, так что они сослужат нам ориентирами, подумал я, хотя вид тёмных монолитов не внушал облегчения.
Пройдя вперёд, мы встретили на углу человека Зоны – фигура появилась на углу первого же дома. Он стоял спокойно, ждал пока мы подойдём и разглядим его получше. Он встречал нас, будто хозяин города высоких гостей, словно заранее ждал нас, я даже заметил улыбку, которую он поспешно спрятал при нашем приближении. Он небрежно держал руки за спиной, игриво приподнимался на пятки, и вообще, держал себя расслаблено, словно собираясь подшутить над нами. Его голос так же был ироничен:

- Вы впервые в зоне? Новенькие, как я полагаю.
- Ну да, мы здесь впервые, - начал Жека, - журналисты.
«а ведь аккредитации у тебя нет», - прикинул я.
- Поздравляю, вы первые журналисты, кому это удалось. Я – Олег, - он протянул руку.
- Удалось что? Пробраться в охраняемую зону? – переспросил Жека, ответив на приветствие.
- Я торговец, - он сделал вид, что не слышал вопроса, - Не Сталкер, как вы подумали, наверное. – вновь на лицо вернулась улыбка. - Я покупаю, а не ищу.
- Что покупаете? – поинтересовался я.
- То, - он медленно развернулся и двинулся от нас, ожидая, что мы пойдём следом, что мы невольно и сделали, - что ищут сталкеры, - он тянул слова так же медленно, как и шёл. Тем временем я схватился за камеру, хотя Жека уже хотел подать мне знак.
- Меня интересуют вещи, которые находят сталкеры в зоне, но я вижу, что вы не они и ещё ничего не нашли, ничего не знаете. – его речь напоминала нотации нудного учителя, - Может хоть что-нибудь купите?
Он резко развернулся и в его руках оказалась сумка.
- Вы нам что, предлагаете торг? – спросил Джон.
- Ну, я вижу, у вас ничего нет, даже еды, наверное.
- Но мы вам хотели задать вопросы, - Жека чувствовал, что его сбивают с темы разговора, - О последних событиях на станции. Вы что-нибудь знаете?
- Скажем так – «нет». А вы собираетесь добраться с одной камерой до самого Реактора? – его голос почерствел, ему надоели наши настойчивые вопросы, да и всем уже стало ясно, что он нас раскусил. «Никакие мы не журналисты» - и так можно было прочитать на наших усталых лицах.

Жека посмотрел на меня, я сделал знак рукой – «соглашайся на торговлю». Нам всем не терпелось раздобыть что-нибудь съедобное.

У торговца в продаже было лишь два сорта провианта: солдатский паёк и паёк «санитарный». Санитарный стоил дешевле и был упакован в плотную бумагу и обёрнут в герметичный прозрачный пакет, военный же паёк был упакован в зелёный полиэтилен с прозрачным окошком, в котором можно было разглядеть содержимое – пакетики поменьше, пластмассовые или металлические баночки, но выбор наш остановился именно на нём. Аргумент против санитарного – его название, мы так и не поняли, почему он так называется. На все вопросы торговец лишь пространно улыбался, чуть скосив глаз влево и вверх от нас. С военным же всё было ясно – отечественный производитель, по министерскому заказу, с указанной датой изготовления и сроком хранения.

- Сегодня туман – заметил торговец Олег.
- Мы заметили, - хором сказали мы, - а что, у вас часто такие туманы? – поинтересовался я.

- Как сказать, - он выждал паузу, потупив взор в землю, - не в этом дело. Просто во время тумана надо быть особо осторожным.
После того, как мы взяли у него два зелёных пакета, он вдруг предложил нам оружие.

– Вы разве не берёте с собой оружие. Я бы вам продал пистолеты. Револьверы пойдут?
- Оружие? Но против кого? Сталкеры могут напасть на нас? - Жека растерялся от мысли, что придётся ещё слышать выстрелы над головой, что на него могут напасть, и, быть может, ему самому придётся защищаться.
- Ну, мало ли кто захочет на вас напасть. Может вам посчастливится добраться до станции и прикурить от раскалённого реактора. Всё возможно. Вы просто скажите – берёте, или нет. Сегодня, между прочим, туман. – вновь напомнил он.
- Ну, они нам и так не по карману, но… - Жека не знал, что делать, он даже вопросительно посмотрел на меня, ожидая совета. Тем временем торговец просто развернулся и ушёл – «нет денег – нет торга».

Пока его серая фигура растворялась в тумане, Жека продолжал стоять в нерешимости что-либо сделать. Мы все стояли и ждали его ответа: Степанцов потирал уставшие ноги – он вообще выглядел хуже остальных, я кусал заусеницы на руках , не сводя глаз с Жеки, а он просто стоял, не решаясь на следующий шаг. Он ещё вчера ночью понял, что это дело ему слишком дорого выходит – слишком опасное это дело, его могут прикончить здесь и тело долго не смогут найти, ведь сами власти сюда уже не сунутся. Опасность не его стезя, он всю свою жизнь рассчитывает провести как римские каникулы, прогулку, по пути заработать кучу денег и всю оставшуюся жизнь просирать их. Он может остаться здесь навсегда, потому что у него закончились идеи, у него пропала охота заново переписывать свой план, ведь в центре этого плана он сам, и стоит сделать ещё один шаг – он умрёт. Я тоже, честно говоря, был терзаем подобными мыслями, но а) – я был взволнован этим ещё с того самого момента, как зашёл в один бар с Жекой, как встретил его тремя днями ранее и он протянул мне свою визитку, и б) – мне было плевать, выживу я или нет. Это исходило не от усталости или отчаяния, просто я не боялся, я не дрожал за свою жизнь как он, я всегда был безразличен к этому миру, к тому, что ценилось в нём больше всего, тому, что почиталось окружающими, а я не понимал. Мне нечего было терять, чувство безысходности стало моим обыденным состоянием, серая полоса затмила все остальные, всё, что тревожило меня последние дни или даже годы, с другой стороны, научило меня не запариваться о происходящем.
Я понял это только сейчас.

Эта мысль выросла в голове как заученная фраза, я мог бы повторить её скороговоркой, наизусть, не запинаясь. Я вдруг отвлёкся от происходящего, раздумывая об этом, ошарашенный собственным заключением, будто чужой фразой, произнесённой не мной. Отчего это? Эмоциональная встряска последних дней толкнула меня на этот вывод? Обдуманно ли это произошло? Нет. Но… С другой стороны так и есть. Я не чувствую страха, так как страх остался позади, и это был… ответ. Ответ на то, что подавляло меня всё это время. Если вдуматься, то так оно и есть. И что теперь?.. Жека. Он кричит на меня, прямо в лицо, я вижу его гримасу, полную гнева, прямо перед носом: глаза превратились в две чёрные точки, точки сжимаются с двух сторон и становятся щёлками, рот содрогается в ругательствах, зубы ополчаются в хищный оскал, с губ готова слететь слюна… но звука нет. Я не слышу его, не разбираю в первые мгновения значения слов. Долго он так на меня кричит и когда прекратит?

- Ты что о себе думаешь! Ты что смотришь!! Плевать, я завершу начатое! Я это задумал, и закончу я. – он отходит от меня, отчаянно жестикулирует, сгибается, еле держится на ногах, - Плевать я хотел, что ты сейчас обо мне думаешь, потому что ты неудачник! Я завершу это… К ч-чёрту. Сегодня же. И эти сумасшедшие бродяги мне не помешают.

Он опустился на колени, закрыл голову руками. Степанцов, нервно теребя сумку, стоял в стороне. Он вообще не о чём не думал, он мог только бояться. Он искал чьей-либо защиты в этот момент, таков его защитный механизм. Он вряд ли был способен на что-то сам, ему просто не повезло получить от шефа это задание, отправившись с нами. Единственный, кому он мог доверять, сейчас сидел на траве, собирая остатки решимости идти дальше. Без своего патрона он не мог двигаться дальше. Ему больше подходит работа за столом, в безопасном офисе, нежели репортажи на секретных объектах.

- Ладно, - сказал наконец Жека, он старался говорить спокойно, - собираемся и идём дальше. К вечеру будем у реактора. Ничего с нами не случится. Нам просто нужно заснять улицы Припяти и здание станции. По пути снимаем всё, что попадётся, лишь бы оставалось на съёмку станции. Ты, надеюсь, понял. – он обратился ко мне.
Меня больше не волновали его нападки, знал бы он, как жалко сейчас выглядит.

Туман тем временем стал сухим, в воздухе появились крупные частицы, напоминающие пепел. Они медленно кружились в воздухе, но ускользали из рук, исчезали, только ты дотронься до них. Я достал дозиметр из сумки Жеки, он даже не включился. Прав был сталкер, говоря, что он долго не протянет, но почему же он вышел из строя?

Туман становился то светлее, то темнее. Может это и не туман вовсе, подумал я. Всё вокруг нас темнеет всякий раз, когда солнце заходило за тучи, а мы находимся в облаке неизвестного происхождения, которое стелется по земле. Может это и есть последствия таинственных событий, произошедших месяц назад – огромное облако осело над зоной, его не могут разогнать, власти решили придержать с оглаской, разобраться с проблемой без свидетелей. Но почему тогда власти так охраняют зону, под угрозой смерти не пускают на территорию, сами не лезут сюда. Может оно ядовито, опасно? Но сталкеры сюда пробираются, что-то ищут и, видимо, находят.

- Чёрт знает что, – выругался Жека. У нас у всех уже в печёнках сидел этот туман.

Мы на ходу потрошили зелёные пакеты с пайками, на ходу читая надписи на маленьких пакетах. Металлические баночки можно было бы открыть и ножом, но я предпочёл рассовать их по карманам, то, что нужно было разводить в горячей воде, вроде брикетов макарон и пакетов картофельного пюре, отправлялось в сумки – Жека гнал нас вперёд, надеясь проскочить к станции и вернуться вскоре обратно. Нам оставалось лишь на ходу есть консервированный хлеб, покрывая его паштетом и заправкой из тюбика.

Воздух стал холоднее, и на одежде стала оседать вода, хотя сырости в воздухе не чувствовалось. Мне приходилось постоянно сгонять воду с объектива и продолжать снимать – как говорил наш патрон – всё, что встретим по пути. А по пути мы встречали разбитые грузовики, почерневшие домики без окон и дверей, заросшие травой и мелким кустарником обочины дорог, подъезды домов, дворы тех же домов. Вообще многие вещи вокруг были покрыты вездесущей травой. Во дворах и на улицах лежали то там, то здесь поваленные деревья, разбросаны осколки стекла, бумага, ошмётки книг и прочий мусор. В тумане можно было заметить какие то фигуры, оно пробегали, прижимаясь к земле, испугавшись нас.

- Бродячие животные, - предположил я, увидев, что мои спутники взволнованы, хотя и сам был напуган торопливым перестуком лапок по асфальту. Действительно это могли быть просто перепуганные не меньше нас кошки или собаки, брошенные в этом городе, но мы встречали маленькие бегающие фигурки постоянно, может их было полно повсюду, а может они сами постоянно шли с нами… или за нами. Они могут нас окружить, подумал я, ведь бродячие животные непременно объединяются и способны на совместные действия, а если они одни в целом городе, то могут помыслить и напасть на незнакомцев. Они могут напасть ради еды, которую наверняка уже учуяли в наших рюкзаках, а могут и нас самих рассматривать в качестве плотного обеда, всё зависит лишь от степени голода. Остаётся лишь гадать, сколько их бродит вокруг нас, каковы их силы. Стук лап по асфальту слышался всё отчётливее, царапающий звук откровенно раздражал и настораживал.

- Нас окружают, - заметил Степанцов. Он уже не мог больше молчать. Мы с Жекой переглянулись – нам явно не хватало оружия, которое предлагал торговец, а ведь он знал, что предлагает. Сталкер же вообще был вооружён гранатами, а мы были пусты в этом смысле, как наивные туристы. Я заметил под ногами железный прут – стандартную арматуру. Она не столько могла бы послужить оружием, сколько вселяла хоть какую-то уверенность.
- Только тихо, - вдруг сказал Жека. В эти моменты кажется, что животные могут потерять тебя из вида, стоит только приглушит шаги. Я поднял арматуру, она слегка звякнула. В этот момент раздался вой, совсем близко, прямо за Степанцовым. Он обернулся, испугано попятился ко мне спиной.
- Степанцов, в сторону, - сказал я. Тем временем вой повторился – протяжный собачий вой, призывающий к атаке. Я слегка присел, крепче сжимая прут в руках. Степанцов же, услышав вой собаки совсем рядом с собой, бросил неведомому существу свой рюкзак: «На, убирайся!»

В тумане появилась сначала смутная фигура, она приближалась, затем проявились черты осторожного городского охотника, напряжённого перед ударом. Фигура и сложение собаки походила на добермана, но вряд ли это был настоящий доберман, скорее в условиях смешанной стаи образовалась помесь с более крупной породой. Собаке не хватало гладкой короткой шерсти и более низкой холки, чем у настоящего «добера». Эта зверюга выглядела куда грознее, чем его благородный собрат-убийца. Пёс обнюхал сумку и начал открывать её зубами, пока не теребя, как помойный пёс пакет с мусором. Челюсти уверено сжимались, пёс упёрся передними лапами в сумку и одним движением, рывком, разорвал её надвое. Из сумки разлетелись по земле банки с консервами и вещи Степанцова. Пёс начал разбираться с добычей на земле и мы решили поспешно ретироваться, пока зверь занят добычей, однако из тумана за ним потянулась целая вереница собратьев, от мала до велика. Я насчитал восемь бродяг, трое из них, не считая нашего «добера», могли оказаться настоящей угрозой, мы не могли бы с ними справиться, а сколько ещё не решалось выйти из тумана. Тем временем содержимого сумки на всех не хватило бы и так. Можно было бы бросить им все оставшиеся припасы, но и их бы не хватило этой банде. Мы продолжали медленно отступать, не сводя глаз с орудовавших над нашим провиантом собак, но уже позади услышали рычание и шаг когтистой лапы по асфальту. «Вы куда? мы ещё не закончили». Из тумана вышли ещё собаки, теперь нас окончательно окружили. Одни из них смотрели злобно, кожа сжималась у самого носа, оголялись острые зубы. Другие смотрели спокойно, некоторые даже удивлённо, с широко открытыми глазами, наклонив голову набок. Сразу можно было увидеть в этой большой семье старших братьев и младших сородичей. Одни рассчитывали на кусок побольше и готовы были загрызть братьев поменьше, другие готовы покорно подъедать за сильным, или даже отправиться к ним же на закуску.

- Жека, - шепотом обратился я, - я сейчас вырубаю одного, что побольше, и бежим через проход. В ближайший дом – вон тот, - я указал на серое квадратное пятно в тумане.

Жека кивнул головой, но на его лице читалось нерешимость и испуг, Степанцов перебрасывал взгляд то на меня, то на него, он тоже готов был по