Споры о том, каким быть новому объекту "Укрытие", вновь и вновь заставляют вспоминать, какой ценой нам достался нынешний "саркофаг", укрывший разрушенный четвертый блок ЧАЭС. Строительство старого объекта "Укрытие" потребовало героических усилий. И унесло еще четыре жизни: буквально в нескольких метрах от стены саркофага осенью 1986 года разбился вертолет МИ-8, экипаж сгорел.
О погибших летчиках знали куда меньше, чем о пожарных.
Поначалу эта трагедия замалчивалась.
Сегодня же, спустя почти 15 лет, история гибели экипажа заставляет думать о мистической, роковой предопределенности судьбы.
Ни одного сообщения о гибели вертолета в советской печати не появилось
В тот день на площадке объекта "Укрытие" проходил митинг. Саркофаг еще не закончили, но уже возвели "великую стену", прикрывшую основной развал. И решили это отпраздновать. А без торжественного собрания какой праздник? Длинная "рука" бетононасоса подняла красный флаг. Военные музыканты, по команде сняв респираторы, заиграли марш. Звучали речи, вручались грамоты.
А под конец митинга в небе появились военные вертолеты. Они по очереди подлетали к саркофагу и поливали его дезактивирующим раствором. Такой эффектный кадр съемочная группа Западно-Сибирской студии кинохроники упустить не могла. Кинооператор Виктор Гребенюк вел панораму за вертолетом, и вдруг... машина "споткнулась" и устремилась к земле. Через несколько секунд все заволокло черным дымом...
-- Пленку-позитив и фотографии мы отдали правительственной комиссии, негатив предусмотрительно оставили себе, -- вспоминает режиссер Валерий Новиков. -- Ни одного сообщения о гибели вертолета в печати не появилось, хотя в ту пору "чернобыльские" материалы не сходили со страниц газет. Кто-то могущественный наложил табу на эту информацию. Когда мы попытались выяснить фамилии погибших летчиков, нам вежливо, но твердо было сказано: данный факт огласке не подлежит. Удалось только выяснить номер машины и то, что ее командир лишь недавно вернулся из Афгана...
Тогда фильмы, да и все, что касалось Чернобыля, выходило в свет только с визой группы экспертов при Министерстве среднего машиностроения. Там сказали -- тоже вежливо, но твердо, -- что о возможности использования кадра не может быть и речи.
Заместитель председателя Совета Министров СССР Г.Г.Ведерников, в период строительства саркофага -- председатель правительственной комиссии, посмотрел фильм и одобрил все увиденное, кроме... кадра с падающим вертолетом. "Жареного захотелось? -- грохнул кулаком член правительства, еще минуту назад улыбавшийся человек. -- А мы не позволим жареное в фильм тащить. И не думайте!"
Кадр вырезали. Но позже он все-таки вошел в фильм -- цензура смилостивилась. Однажды киноленту показали школьникам в Музее Чернобыля. И пятиклассница Ирочка Ш., придя домой, с порога сообщила родителям: "Мы сегодня видели, как разбился вертолет!" С этого момента отец девочки "заболел" историей чернобыльских вертолетчиков.
-- Ни днем, ни ночью не давал мне покоя вопрос: кто эти люди? Мне нужно было знать, за кого чтобы молиться, -- вспоминает в прошлом фотожурналист, мой коллега, а сейчас священнослужитель одного из сельских храмов Киевской области отец Владимир. -- В Музее Чернобыля о них тогда сведений никаких не было. Но ведь люди пролили свою кровь! Умерших и пострадавших после Чернобыля -- тьма-тьмущая, а погибших в самой зоне -- единицы. Я стал наводить справки, искать очевидцев, списываться с родными погибших, живущими в Ярославле, Гомеле, Херсоне, Луцке... И вот какая открылась картина: будто кто-то написал сценарий...
Накануне катастрофы командир экипажа отослал домой все свои вещи и золотое колечко для жены
За день до катастрофы, 1 октября 1986 года, экипаж МИ-8 после очередной ходки к ректору приземлился. На борту, кроме специалистов, был и фотожурналист украинского отделения АПН Игорь Костин. "Слушай, -- сказал ему командир экипажа, -- мы Афган отлетали, и ни одной фотографии. Обидно. Сделай нам фото, пусть от Чернобыля память останется!" Обычно фотокоры-профессионалы не делают снимков "на память" -- на всех желающих пленки не хватит. Но здесь такой случай! Отказать невозможно. Экипаж и пассажиры выстроились у машины, Костин нацелил объектив, но вдруг увидел, что кадров больше нет -- вся пленка израсходована. Но чтоб не обидеть ребят, для виду взвел затвор. И тут... выскочил "лишний", 37-й кадр (редко, но такое бывает: пленки отмотано чуть больше или она неровно отрезана). Так и получилось это "фото на память".
-- То, каким вышел каждый из членов экипажа на снимке, не случайно, -- считает отец Владимир.
...Почему командир экипажа -- летчик 1-го класса, 30-летний капитан Владимир Воробьев за день до катастрофы отослал родным в Ярославль все свои вещи, да еще положил в посылку купленное жене золотое колечко? Ведь в письме, отправленном 13 сентября домой из Чернобыля, писал: "Пробудем мы здесь 1,5 месяца..." До Чернобыля Воробьев дважды избегал верной смерти. Как-то его мотоцикл столкнулся с грузовиком. Мотоцикл разбился вдребезги -- Владимир остался жив (об аварии он никому не рассказывал, семья узнала об этом уже после его гибели). А еще раньше, в Афганистане, когда подбили вертолет, он -- единственный из экипажа -- выжил. Из госпиталя домой писал: "Мужики говорят, что я в рубашке родился. Ведь не шутка -- с 70 метров порхать". Роковое совпадение: в Чернобыле их вертолет "порхал" практически с такой же высоты...
Перед отъездом в зону, вспоминала потом его жена Валентина, он всю ночь не спал -- сидел и смотрел на спящих детей. "Сергейка, Оксанка, слушайтесь маму!" -- написал им в первом же письме из Чернобыля. И подпись печатными буквами "ПАПА". На предсмертном снимке видно, что Воробьев, храбрый, семижильный человек, безмерно устал -- это выдают лицо и руки. ("Ох, не надо было ему лететь в таком состоянии", -- вздохнул бывший полковник-афганец, когда отец Владимир показал ему этот снимок). Судьба, дважды хранившая от гибели, на этот раз не уберегла.
После Афганистана Чернобыль казался совсем не страшным
Бортмеханика Леонида Христича судьба уже смогла сберечь один раз -- в Афганистане. В их вертолете пробило топливный бак, и до самой посадки старший лейтенант Христич закрывал пробоины руками. Весь пропитался горючим, достаточно было искры -- и он превратился бы в горящий факел. (За тот полет Христич получил орден Красной Звезды)... На снимке его лицо в тени. Случайно ли?
-- Он никогда не выставлялся, -- вспоминает его жена Люба. -- Другим уже капитанов поприсваивали, а мой все в старших лейтенантах ходит. Я иногда возмущалась, а он улыбался: еще успею! Мягкий и застенчивый, безотказный, после полетов вечно чинил друзьям телевизоры и магнитофоны, всегда как бы в тени -- и при этом 365 боевых афганских вылетов.
Беду Люба почувствовала на расстоянии -- у них с Леней была очень сильная душевная связь. В день катастрофы, ближе к вечеру (вертолет разбился в 17.30) ее охватила паника. Металась, сама не своя, по квартире. Уложила сынишек спать, прикорнула рядом, но всю ночь так и не сомкнула глаз. Рано утром в дверь позвонили: Лени нет... "А ведь после Афганистана Чернобыль казался мне совсем не страшным, -- грустно говорит она. -- Тем более, что газеты и радио высмеивали паникеров, доказывали, что ситуация под контролем. И первое чувство б ыло: "Леня, как ты мог? Почему?!"
-- Почему Чернобыль? Как Саша попал туда, когда вернется? -- недоумевала Лена, жена штурмана старшего лейтенанта Александра Юнгкинда. Александр, по всем расчетам, должен был находиться в Афганистане. В их военной части формировалась эскадрилья, он написал рапорт с просьбой послать его в Афганистан. Так почему же Чернобыль? Уже после смерти мужа Лена получила запоздалое письмо, где он сообщал, что в Афганистан его не взяли по состоянию здоровья, отложили отъезд на год.
Сама судьба берегла Александра от войны, но... он не захотел ей подчиняться! Военный до мозга костей, всегда рвался на передовую. Не получилось с Афганом -- значит, будет Чернобыль. В Забайкальском военном округе, в Нерчинске, Александр "слетался" с капитаном Воробьевым. Чуть позже к ним присоединился Леня Христич, прибывший из Могочи. Вот такой сборный экипаж и отправился в зону. Чернобыльский снимок передал военную -- с шиком -- выправку Александра.
Через четыре месяца после гибели Александра у него родился сын, которого он так ждал. В честь мужа Лена назвала мальчика Сашей.
-- В Москве открывался мемориал жертвам Чернобыльской АЭС, -- вспоминает Елена. -- На митинге говорили о первых жертвах аварии -- пожарниках, работниках станции. О том, что там погибли вертолетчики, которые тоже внесли свой вклад в ликвидацию последствий аварии, не сказали ни слова. Мы стояли в стороне и тихо плакали -- было обидно, что у нас так быстро все забывают...
Вдовы вертолетчиков встретились только в 1992 году, а до этого они ничего не знали друг о друге (их разыскала и перезнакомила добрейшая женщина Екатерина Даниловна Положай, а все расходы на поездку оплатил один из руководителей организации чернобыльцев-"афганцев" Александр Тимченко). И теперь вдовы собираются каждый год -- Валентина Воробьева, Любовь Христич, Елена Юнгкинд и ... Людмила Ганжук, жена авиамеханика, который полетел с экипажем.
"Нас попросили переодеть мужей во все новое, а их одежду упаковать в целлофановые мешки и закопать или выбросить"
Почему 26-летний авиамеханик Николай Ганжук оказался в тот день на борту МИ-8? Он, наземный специалист, не должен был летать! (И на общем снимке его нет). И вообще его жена Люда, как и Люба Христич, думала, что ничего страшнее Афганистана быть не может, а Николай, слава Богу, вернулся оттуда живым и невредимым в свой Александрийский полк.
-- Кто мог знать, что беда случится на родной земле? -- говорит Людмила. -- 26 апреля 1986 года, суббота, к нам в гости пришли наши друзья, кумовья. Мы, жены, готовили ужин. Но в этот вечер нам не пришлось сесть за стол с нашими мужьями. В дверь позвонили, на пороге стоял солдатик-посыльный: "Тревога!" Мужики, кто в чем был, в том и выскочили. Прошел час, второй, третий... На сердце становилось все неспокойней.
С утра пораньше побежали в гарнизон узнавать, что случилось. В полку никто ничего толком нам не сказал. 1 мая я с детишками, многие мои знакомые вышли в город на митинг, не подозревая, какое несчастье нас ждет. А где-то 5--6 мая нас, жен, собрали в солдатском клубе и успокоили: скоро наши мужья прилетят, ничего страшного, мол, нет. Добавили: "Только одна маленькая просьба. Когда мужья придут домой, постарайтесь их переодеть в новое, а одежду упаковать в целлофановые мешки и закопать или выбросить на мусор". Поначалу это было смешно, но сейчас, со временем, поняли, что не до смеха было нашим ребятам. В Чернобыле они пробыли до 10 мая..."
Потом была еще одна командировка в Чернобыль, после которой Николай Ганжук получил звание старшего прапорщика (сам подшивал новые погоны к кителю -- хотел сделать жене и сыну с дочкой сюрприз!), и последняя -- осенью. Как вспоминает Люда, в роковой день Николай "по просьбе инженеров-атомщиков сел с экипажем в вертолет". Он охотно выполнил эту просьбу, ведь с детства мечтал летать! В армии служил в армейской авиации, но -- на земле. Поступал в авиационное училище, но... не прошел медкомиссию. И тут -- полет на боевом вертолете. Небо!
...Солнце шло на закат, когда экипаж МИ-8 пролетал под стрелой 160-метрового немецкого крана. Крановщик оставил стрелу развернутой немного влево. Внизу, на площадке, заканчивался митинг. Они загляделись вниз? На миг ослепило заходящее солнце? Или сказалась непомерная, нечеловеческая усталость? Вертолет зацепился за трос крана и упал.
Свидетелем катастрофы по воле судьбы стал тезка командира экипажа -- полковник Воробьев Владимир Александрович. Когда-то (они вместе служили в Германии) Воробьев-старший учил Воробьева-младшего летать. И вот в Чернобыле они встретились: полковник руководил полетами группы вертолетчиков. В тот момент он на боевом вертолете МИ-24 "висел" в какой-то сотне метров от чернобыльской "трубы" рядом с машиной своего "крестника". Младший Воробьев погиб на глазах старшего.
-- Звоню полковнику в Одессу, -- рассказывает отец Владимир. -- Жена берет трубку и в сердцах: "Вы знаете, какой он был в Чернобыле? У него лицо было, как задница павиана, от болезни..." А сам Воробьев говорит всегда ровно, бесстрастно: "Стрела крана была справа, а слева". -- "Вы уверены? -- переспрашиваю. -- Может, вы забыли?" И тут он медленно, ровным голосом отвечает: "Это... забыть... нельзя..."
Уже когда отец Владимир передал в Музей Чернобыля все собранные материалы, когда стал молиться за погибших вертолетчиков, в маленьком рейсовом автобусе в селе встретил человека, который был в тот день на митинге у саркофага -- бывшего водителя. Тот вспоминает, что увидев столб черного дыма в полнеба, решил: "Опять рвануло". Бросился к машине и помчался, не разбирая дороги. А ведь действительно "рвануть" могло. Вертолет упал в трех метрах от машинного зала. А если бы он рухнул на саркофаг? Несколько тонн керосина, огромной силы взрыв. Даже страшно себе представить последствия.
-- Но они не упали на саркофаг, -- говорит мой собеседник. -- И это тоже что-то значит. Раз над миром есть Бог, случайностей не бывает. Эти люди принесли себя в жертву...
