Они стояли на крутой корсиканской дороге перед воротами старого мрачного здания. Створки ворот со скрежетом разошлись.

— Я открываю тебе ворота рая! — издевательски ухмыльнулся сержант.

— Штрафник Террье! Шесть месяцев исправительного лагеря! — из последних сил громко отрапортовал измученный легионер. — Вы открыли мне ворота рая! Слушаюсь и повинуюсь, шеф!

Эту обязательную форму ответа Марселю преподали еще до того, как он переступил порог штрафного лагеря, над воротами которого, как у входа в Дантов ад, вполне могли бы красоваться слова: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Армейский «джип», привезший Марселя Террье к лагерю, остановился на крутом подъеме километра за два от ворот.

— Подонки, которые уже там, наверху, — приветствовал его старший капрал Лорио, — назвали эту дорогу «путем на Голгофу». Скоро ты поймешь почему.

Даже не сами слова, а интонация подсказала Марселю, что его отношения с капралом сложатся не иначе, как отношения жертвы и палача.

— Смирно! — прорычал Лорио.

Марсель вытянулся. Лорио знаком приказал приблизиться второму штрафнику по имени Грассе и продолжал:

— Забудьте, что были людьми. Вы не легионеры. Вы никто. Вы штрафники...

Подошел с дубинкой сержант Уолк. Вместе с Лорио они весьма доходчиво постарались вдолбить Марселю эту «первую заповедь». Из разбитого носа штрафника потекла кровь. К наручникам на запястьях примкнули по тяжелому брезентовому мешку.

— Чемодан возьми в зубы!

— Штрафник Террье! Шесть месяцев исправительного лагеря! Беру чемодан в зубы! Слушаюсь и повинуюсь, шеф!

— Не надейтесь услышать команды, — объявил Лорио. — Все будете делать по свистку. Один раз — лечь и ползти. Два свистка — встать. Три — шагом марш! Свистну четыре раза, — броситься на землю и пятьдесят раз отжаться на руках.

Свисток прозвучал тут же. Марсель и Грассе, как подкошенные, упали в грязь и поползли, с трудом волоча прикованные к рукам сорокакилограммовые мешки, задыхаясь из-за ручки чемодана, зажатой в зубах. Пытаясь догнать вырвавшегося вперед Грассе, Марсель поднял голову и увидел впереди на дороге большой камень. Он хотел свернуть в сторону, чтобы не напороться на острый край, но Лорио, шагавший рядом, вдавил ногой его лицо в грязь. Прозвучали два свистка. Марсель вскочил.

— Поползешь снова! С самого начала! — приказал Лорио. — И на этот раз не позабудь приласкать тот камень.

Марсель бегом вернулся к началу «Голгофы». По новому свистку упал на землю и пополз. Возле камня закрыл глаза. Острый, растрескавшийся край камня прошел прямо по животу.

— Пять минут отдыха! — скомандовал Уолк. Четверо охранников, сопровождавшие штрафников, вернулись к «джипу» выпить пива.

— Ну как? Нравится, а? — Подойдя к Марселю, капрал вдруг сильно ударил его ногой в пах. Согнувшись от страшной боли, Террье упал на колени. — Теперь помаршируй в таком положении!

Марсель пополз на четвереньках, обдирая колени и руки об острые камни, с трудом волоча восьмидесятикилограммовый груз мешков и судорожно сжимая зубами ручку чемодана. Шагавший рядом капрал время от времени бил его ногой по голове, чтобы не вздумал вертеться по сторонам.

И все же «путь на Голгофу» — ничто в сравнении с тем, что ожидало штрафников в самом лагере, где властвовал лейтенант Альбертини, оставивший в «искусстве» садизма далеко позади всех своих подчиненных. Чтобы убить всякую надежду и волю, стереть в штрафниках все человеческое, в лагере Сен Жан применялась строго продуманная система «перевоспитания». Узникам запрещалось ходить нормальным шагом — они обязаны были только бегать гимнастическим шагом, высоко вскидывая колени. Никаких разговоров или вопросов, кроме коротких стереотипных ответов, если их спрашивал кто-нибудь из «воспитателей». Даже в душе раздевались, намыливались, вытирались и одевались строго по свистку.

Чтобы «привести новичка в соответствующую норму», Марселя два дня продержали голым без пищи и воды в ледяной одиночной камере. Террье едва стоял на ногах, но его снова заставили ползать, бегать, маршировать с набитым камнями мешком на спине. А потом, когда, казалось, не оставалось уже больше никаких сил терпеть, был «Джонни» — бессмысленное вбивание в землю пудовым молотом огромного камня.

Как и многие другие штрафники иностранного легиона, попавшие в исправительный лагерь Сен Жан, Террье пытался бежать, готовый на все, лишь бы вырваться из этого ада. Но как практически всех беглецов, его ловили. И каждый раз он с ужасом обнаруживал, что палачи испытали не весь свой страшный арсенал.

* * *

Этот рассказ бывшего легионера Мишеля Трувэна, прослужившего пять лет в иностранном легионе под вымышленным именем Марселя Террье и списочным номером 148910, я прочитал во французском журнале «Пари-матч». И вспомнил Корсику, окрестности города Корте, крутую дорогу к лагерю Сен Жаи.

Я ехал по ней и думал, что все хорошо в меру. Даже красота. Там, где ее слишком много, необходимость постоянного восхищения утомляет, и в конце концов красоту перестаешь замечать...

Человек, внезапно возникший перед машиной на пустынной в этот утренний час дороге, явно хотел пить. «Вода», — произнес он грубо, как никогда не скажет француз. То, что он не корсиканец, было ясно по белесым бровям, серым глазам и по блестящему ежику рыжих волос.

Незнакомец появился на дороге так неожиданно, что я едва успел затормозить. Остановившись, увидел, что там, откуда он вышел на асфальт, меж кустов стоял малолитражный «ситроен».

—...Имеете вы вода? — повторил мужчина. Я не успел ответить, как он вдруг испуганно обернулся, увидел идущего к автомобилю крестьянина и, в два прыжка перемахнув шоссе, скрылся в кустах на противоположной стороне.

— Kepi blans! — Белая фуражка! — закричал усатый крестьянин, указывая на то место в кусках, где исчез рыжий незнакомец. — Legione fora! — Иностранный легион!

Он подбежал ко мне и, испуганно моргая, не столько словами, которых по-французски знал немного, сколько жестами, начал объяснять, что сбежавший человек прятался здесь в кустах, внимательно следил за моим приближением и вышел на дорогу лишь тогда, когда убедился, что я в машине один.

— А теперь он убежал потому, что нас двое, — крестьянин обнял меня и засмеялся.

Продолжая широко улыбаться, он все так же жестами объяснил, что старенький «ситроен» — его машина. Он ходил на виноградник, а вернувшись и увидев рыжего, спрятался.

— Pericolo! — Опасно! — сказал крестьянин тихо, и улыбка разом исчезла с его лица, а глаза снова округлились от страха. Указывая пальцем в кусты на другой стороне дороги, он вновь повторил. — Legione fora!

Я уже кое-что знал о Корсике и тотчас понял, что рыжий — дезертир из иностранного легиона, встреча с которым в тех местах, пожалуй, опаснее, чем в тайге зимой с голодным волком. Кроме того, в разные РОДЫ встречался с теми, кого пытались усмирять «белые фуражки» в Алжире и во Вьетнаме. Слышал их рассказы в Марселе, городе, где для большинства «белых фуражек» начинается путь в легион.

* * *

Иностранный легион французской армии из наемников различных национальностей создал король Луи-Филипп в 1831 году. Франция в те годы расширяла колониальные владения в Африке, и нужна была надежная военная сила, чтоб держать в повиновении покоренные народы. Карательные функции легиона определили и методы его действий, и его состав: воевать за деньги, за возможность по истечении срока службы выйти в отставку с «чистыми бумагами»; в легион шли чаще всего люди с преступным прошлым.

В начале пятидесятых годов XX века, когда легион был брошен на подавление национально-освободительной борьбы народов Индокитая, четыре пятых в нем составляли бывшие гитлеровцы. Потому-то в те годы невесело шутили: «Французский иностранный легион превратился в эсэсовский». Тогда в нем было 100 тысяч человек. На рубеже семидесятых годов — около восьми тысяч. Но легион отнюдь не скончался, не канул в Лету, как могло показаться потому, что о нем перестали писать газеты.

...По журналистским делам я много раз бывал в Марселе. Но никак не удавалось узнать подробности об иностранном легионе из первых уст. Официальных интервью «белые фуражки» не дают, а сам легион — такая организация, куда не рискуют пробираться даже местные журналисты.

Однажды в воскресенье я решил съездить на остров Иф. Все некогда было раньше посмотреть темницу, где якобы томился граф Монте-Кристо, тайный ход в соседнюю камеру аббата Фарио и скалу, с которой героя, сочтя за мертвеца, выбросили в море.

Погода в тот день испортилась. С моря дул резкий ветер. Легкое прогулочное суденышко, курсирующее между марсельским портом и островом, качало, и широкоплечий немолодой матрос у трапа протягивал туристам руку, чтобы ненароком не оступились. На тыльной стороне ладони, там где моряки испокон веков выкалывали свои имена, я увидел татуировку: «Le grand inconnue».

Матрос перехватил мой взгляд и быстро спросил:

— Знаете, что это такое?

— «Великий неизвестный». Это иностранный легион, — ответил я. — Говорят, такую татуировку делают в легионе лишь те, кто решил остаться в нем на всю жизнь. Вы же, я вижу, здесь?

Вопрос остался без ответа.

Когда мы отчалили, матрос аккуратно сложил причальный конец и подошел ко мне.

— Я думал, — сказал он, закуривая, — что действительно прослужу в легионе всю жизнь. Все прошел — войну во Вьетнаме и Алжире, а здесь, совсем рядом, на Корсике, сломался. Там у легиона есть штрафной лагерь Сен Жан. Мы ведь не благородные девицы, никто не застрахован от того, чтобы угодить за его колючую проволоку. Вот и я попал. Знал, что не сахар там даже для нас, привыкших ко всему. Но чтоб такое, не представлял. На фронте легче. Даже под кинжальным огнем с обоих флангов. Выдержал я все-таки лагерь, но сказал себе: «Хватит!»

Мы присели на скамью у борта.

— Можно я буду записывать?

— Пожалуйста. — Он дернул плечом.

— И имя ваше могу записать?

— Пишите любое, какое вам нравится. Мишель Дюпон.

— Ну что же, пусть будет Мишель...

Он широко улыбнулся.

— Вы ж, наверное, знаете, что после службы в иностранном легионе, даже если я покажу вам свой паспорт, там будет вписано вовсе не мое настоящее имя. Его нет с того дня, когда двадцать с лишним лет назад я пришел на вербовочный пункт легиона в Марселе. Теперь я «великий неизвестный» на всю жизнь...

Наш рейс в то утро был у него последним. Поэтому я решил оставить туристские достопримечательности до следующего раза и вернулся с ним в Марсель.

По дороге у небольшого гаража к нам присоединился приятель Мишеля — механик Франсуа. Даже по его выговору было ясно, что он вовсе не француз.

Мы зашли в небольшой ресторанчик, где у Мишеля и Франсуа был свой столик в глубине полутемного зальчика.

— Еще бы, — сказал Мишель, — последние десять лет я хожу сюда каждый день. А до этого пятнадцать лет службы обедал здесь, когда был в отпуске или в дни редких увольнений. У меня ведь, как и у большинства легионеров, не было тогда родного дома...

— Мы приходили сюда, — тихо поправил его Франсуа.

— Верно. Нас было четверо. Первый день был зимний, дождливый. Как щепки разбитых судов, выбросило нас тогда на набережную Марселя к камину этой харчевни. Сидели молча, грелись. Затем, также молча, разошлись по разным столикам. А потом ушли из ресторана в разные стороны. И забыли бы о первой встрече, но спустя часа два встретились снова — на вербовочном пункте иностранного легиона.

Ближе познакомились вечером, когда снова сошлись в том же ресторанчике. У всех отныне была одна судьба. Ни семьи, ни прошлого. Никто не скажет доброго слова, не согреет. И будущее одно — «увидеть мир», как обещали рекламные плакаты иностранного легиона. Тогда еще я подумал, — Мишель прищурился, — людей тоже увидим. В прорезь винтовочного прицела.

Он замолчал.

— Кроме нас, — продолжал Франсуа, — здесь были еще Робер и Поль. Кто, откуда, почему оказался в легионе, мы не знали и не интересовались. Когда поступаешь в легион, проверяют лишь здоровье. По возможности возраст, чтоб не моложе восемнадцати и не старше сорока. Условия службы простые: воевать, где прикажут; убивать, кого скажут. Если останешься жив, через пять лет имеешь право на отставку, французское гражданство и безукоризненные документы. Имя — любое, какое тебе понравится.

— Мы знали, что нас называют «легион убийц», — Мишель положил на стол грубые тяжелые руки. — Да, мы убивали и, скажу по совести, не чувствовали тогда сострадания к своим жертвам. Мы были жестоки не потому, что родились такими. Садистская муштра, зверская дисциплина, жестокие методы обучения «ремеслу» карателя таковы, что, вырвавшись на простор с автоматом в руках и получив власть над жизнью и смертью, хочешь мучить и убивать. Чтобы выместить на ком-то все то, что претерпел сам. Вы помните, конечно, что писали о нас в газетах, когда легион бросили в Индокитай, а потом в Алжир. Все это правда. Мишель закурил, помолчал. Потом вскинул голову.

— Да, мы были карателями, мучителями, убийцами. Это известно всем. Я расскажу вам о том, о чем не писал никто, о том, как делают убийц в штрафном лагере Сен Жан на Корсике у города Корте...

Мы просидели до полуночи. Я исписал целый блокнот. Но ничего из рассказа Мишеля не опубликовал. Думал — со ссылкой на вымышленное имя случайно встреченного бывшего легионера рассказу просто не поверят. Позднее побывал в городе Корте совсем рядом с лагерем Сен Жан. Встречал кадровых легионеров на площади Паоли в двух облюбованных ими кафе. Одно из них, ныне «Корсика», раньше так и называлось — «Белая фуражка». Обладатели этих фуражек охотно вступали в беседу, смеялись, балагурили. Но как только речь заходила о том, кем они были раньше, чем занимаются теперь, и в особенности о лагере Сен Жан на горе у руин древнеримской церкви, мрачнели и спешили откланяться: «Извините, месье...»

И вот теперь я вспомнил и решил рассказать о тех встречах на Корсике и в Марселе, а также о документальных свидетельствах бывшего легионера, выступившего на страницах «Пари-матч» открыто, под своим именем, потому что это помогает понять психологию тех «белых фуражек», которые бесчинствовали в Заире в начале лета 1978 года.

Борьба за то, чтобы «сломать» штрафника в Сен Жане, была для начальства лагеря беспроигрышной. Ломались все. Даже самые отчаянные из отчаянных легионеров. Штрафников заставляли есть на бегу, смешивая суп и второе. Упавшее на землю приказывали слизывать языком вместе с песком и грязью. Накануне приезда в лагерь высокого начальства заключенных выводили «убирать двор»: выстраивали на четвереньках в одну цепь и заставляли подбирать зубами бумажки, сухие листья и окурки. Когда однажды вконец отчаявшийся, обезумевший от безысходности Террье попробовал было взбунтоваться, капрал Уолк привязал его цепью к «джипу» и рванул с места. Марсель упал. Пытаясь подняться, бился коленями о камни, снова падал. «Джип» волочил его по бугристой дороге, рвавшей тело острыми зубами камней.

— Быстрее! — скомандовал Уолк шоферу. — Этот гад хочет встать и обогнать нас!

Охранники смеялись, довольные «забавой», придуманной капралом. Марсель упал и больше не сопротивлялся. Пока его волокли на цепи за автомобилем, мысль была одна: «Скорее бы умереть!» Но он выжил. И снова открывал для себя все новые и новые «таланты» изобретателей пыток.

Лишь однажды штрафник Фокон пытался выстоять до конца. Сломать его волю, которая, казалось, существовала отдельно от истерзанного пытками тела, оказался бессильным даже Альбертини. В конце концов с непокорным расправился все тот же Лорио. Он решил натравить на бунтовщика остальных штрафников, безжалостно наказывая их за проступки и непокорность Фокона. Из жертв он сделал палачей. И вскоре Филиппа Фокона под регистрационным номером 149663 обнаружили мертвым, с ножевой раной в груди. Убийцу, естественно, не нашли.

«К моменту, когда кончился срок моего наказания, — рассказывал французским журналистам Марсель Террье, — я избежал лишь одного наказания, именуемого «столб». Оно заключается в том, что человека за руки и за ноги привязывают к столбу и заставляют стоять так без воды и пищи на жаре летом и на морозе зимой».

Когда пришел долгожданный день освобождения из лагеря, тот же старший капрал Лорио подошел к Марселю с широкой улыбкой, спрятав руки за спиной.

— Я и другие командиры лагеря не можем отпустить тебя на волю в легион без маленького подарка, — заговорщически проговорил он. — Поэтому закрой-ка свои прекрасные глаза и открой свою громадную пасть!

Террье безропотно повиновался. Лорио плюнул в открытый рот. Выйдя из лагеря, Террье тотчас же расстался с легионом. Благо, он отслужил к тому времени минимальный для отставки пятилетний срок и мог вновь стать Мишелем Трувэном.

А если бы он не ушел? Если б остался, надел бы вновь белую фуражку, взял в руки автомат и оказался бы нынешним летом в Заире, чтобы «наводить порядок» под командованием полковника Эрюлена? Того самого Эрюлена, который лично пытал в Алжире известного французского журналиста Анри Алега.

— Ты знаешь, что такое гестапо? — спросил тогда каратель в белой фуражке свою жертву, корчившуюся под пыткой электрическим током. — Так вот, у нас здесь и есть гестапо.

Нетрудно себе представить, на что способен по отношению к другим человек, испытавший на себе «перевоспитание» лагерем Сен Жан. Тем более теперь, когда мировую прессу обошли фотографии и репортажи о зверствах легионеров в провинции Шаба, где они, как с ужасом писали западные журналисты, «без разбора стреляли по всему, что движется».

Да и в мирные дни на той же Корсике не только беглые, но и отпускники-легионеры грабят, насилуют, убивают. Власти предпочитают скрывать это, чтобы не отпугивать туристов. Но это им удается не всегда. Слишком громкими бывают преступления «белых фуражек».

Одно из последних — дело беглого легионера Вернера Ладевича, который ради того, чтобы достать еду и одежду, зверски убил двух пастухов у деревушки Бюстанико. На их похороны съехались тысячи людей с разных концов острова. Траурная церемония превратилась в демонстрацию протеста.

«Легион-убийца! Вон с нашего острова!» — эти лозунги постоянно звучат на всех народных манифестациях, появляются на стенах корсиканских домов.

В те дни, когда после нескольких лет относительного забвения легионеры вновь стали мрачными «героями» кровавых событий — на этот раз в Заире, — с гневным протестом против черных дел «белых фуражек» вышел на улицы трудовой Париж. «Долой легион убийц!» — скандировали тысячи людей, шедшие в марше протеста от площади Нации. «Мы не успокоимся до тех пор, — говорили они на митинге на площади Бастилии, — пока грязное слово «наемник», запятнанное кровью невинных жертв в разных районах мира, будет пачкать доброе имя Франции».

Добавлено (29.08.2009, 22:57:33)
---------------------------------------------

Добавлено (29.08.2009, 23:05:40)
---------------------------------------------
еще инфа [spoiler]Гуркхи: лучшие наемники в мире

История наемничества не менее древняя, чем история войн вообще. Римские императоры “приглашали” на военную службу полудикие племена Европы, задолго до нашей эры такая практика была нормой в Ассирии и Персии. В средние века французские короли наиболее полагались на швейцарских наемников, комплектуя из них свои гвардии, а британский престол и сегодня охраняет шотландская гвардия. Та же Франция вооруженные конфликты в наши дни улаживает руками наемников легендарного Иностранного легиона.

История военной мощи Великобритании, как издревле “колониста №1” во всех уголках света, тесно связана с наемничеством. Долгое время опорой британской короны считались немцы. Во время передела мира в восемнадцатом-девятнадцатом веках из них комплектовались отдельные части и целые армии, ходившие в атаку под английским флагом. На протяжении же двух мировых войн под тем же флагом воевали представители 15 государств. Но даже переборчивый в выборе наемников “туманный Альбион” всегда отличал гуркхов как лучших из лучших среди “солдат удачи”. Эта истина остается непоколебимой и в наши дни.

Гуркхи – представители одного из племен, живших в Гималаях, на территории княжества Горкх, и завоевавшие в свое время территорию современного Непала. В конце восемнадцатого века этот регион попал в сферу интересов Британии, которые здесь осуществляла знаменитая Ост-Индская компания. После поражения в англо-непальской войне в 1816 году Непал должен был поставлять солдат для армии Бенгальского правительства, а позже и для колониальных войск под британским флагом. С первых же дней “на службе у короля” непальские горцы сразу попали “под обкатку” – усмиряли восставших синкхов (1817 г), а затем участвовали в подавлении мятежей индусских общин (1840 – конец 50-х гг). В 1848 году практически благодаря мужеству отрядов новоявленных наемников Англия молниеносно выиграла войну в Афганистане). Гуркхи показали себя как отменные и преданные воины, благодаря чему английский король и позволил им служить в армии Британии, правители Непала так же были согласны на то, чтобы их подданные защищали интересы англичан по всему миру. Так 170 лет назад гуркхи стали служить английской короне. В принципе, гуркхами стали называть не только выходцев из Горкха, а вообще всех представителей племен, живущих в той области Гималаев.

К началу девятнадцатого века Англия имела в составе своей армии 15 полков гуркхов. А первая мировая война вовлекла в свой кровавый водоворот ни много ни мало треть миллиона горцев. Если учесть, что население Непала уже на сегодня составляет менее 19 миллионов человек, а само это государство участия в военных действиях не принимало, то цифра, признаться, впечатляющая. Эта война отняла жизнь около 30 тыс. гималайских воинов, сражавшихся на Ближнем Востоке. Только битва на полуострове Галлипполи с турками стоила жизни 15 тыс. гуркхам. Кстати, самих англичан сегодня часто смущает тот факт, что на парадах гуркхи играют на шотландских волынках – действительно, связь между Шотландией и Непалом не особо прослеживается. На самом деле волынки – это традиционная дань памяти гуркхов шотландским солдатам, с которыми непальцы бок о бок воевали против турков.

Турки откровенно боялись “гималайских англичан”, стараясь с помощью артиллерии всегда держать гуркхов на расстоянии – в близком бою равным непальским воинам не было. Во всех сражениях первой мировой с 1914 по 1918 года гуркхи не проиграли ни одной схватки врукопашную. Этот исторический факт, наряду с другими достоинствами гуркхов, в какой-то мере определил их роль и место в современной армии Великобритании. После окончания первой мировой Англия использовала наемников-горцев в “горячих точках” (модное нынче словцо), где решались важные территориальные и политические вопросы. Показали эти ребята свой норов во время англо-афганской войны 1919 г., на севере Индии в нелегком деле усмирения активизировавшихся повстанцев.

Вторая мировая война также не осталась “пустым звуком” для гуркхов. Их отряды действовали в самых “мрачных” районах – в пустынях, джунглях, среди песков и болот. Гуркхские полки начинали борьбу с вермахтом в Африке, сражались с немцами в Тунисе, Ливии, Италии. Во втором этапе войны их противником были в основном войска японской императорской армии. Честь освобождения Сингапура, Бирмы, Малайи, как и большей части Юго-Восточной Азии вообще, принадлежит непальцам. В этой войне погибло 43 000 гуркхов. И еще одна интересная деталь: не смотря на то, что власти Великобритании испокон веков очень осторожно относились к награждению иностранцев английскими наградами, за время второй мировой 2735 непальских воинов стали кавалерами орденов “туманного Альбиона”.

После войны гуркхи воевали, пожалуй, везде, где только были затронуты интересы родины Байрона и Шекспира – в Палестине, Индокитае, на Борнео, в голландской Вест-Индии, в Малайзии и Брунее. До последнего времени, то есть до момента передачи Китаю, власть Англии в Гонконге представляла как раз бригада гуркхов. Такие же части дислоцировались и в самой Британии.

Гуркхи, как это не парадоксально, стали элитой английской армии. И элитарность непальских подразделений только повышается. Причина проста – сегодня, когда в вооруженных конфликтах основную роль играют силы специального назначения, горкхи – это практически готовый спецназ. Выросшие в горах, в суровых условиях, они неприхотливы, могут долгое время обходиться без пищи и воды, легко переносят жару и холод. К тому же по своей комплекции непальцы идеально подходят для парашутного десанта – легкие, невысокого роста, в то же время они обладают сильно развитой мускулатурой, а передвижения с детства по горам делает их приспособленными для длительных переходов и марш-бросков по сильно пересеченной местности. К тому же они сообразительны и на генетическом уровне обладают удивительной способностью к выживанию в тяжелейших условиях и экстремальных ситуациях, отличаются превосходной реакцией и сноровкой. В Непале множество семей имеют традицией службу представителей мужской линии в английской бригаде горкхов – это считается престижным.

Правительство Англии не зря разрешило гуркхам по достижению офицерского звания служить в других подразделениях. Легендарный десантный спецназ – английская специальная воздушно-десантная служба САС (SAS - Special Air Service) имеет в офицерском составе большое количество непальцев.

Подготовка гуркхов (а набирают их по достижении возраста 17,5 лет) сводится к овладению навыками обращения со стрелковым оружием и тактикой действий в составе подразделений. Правда, существует еще одна проблема – волонтеры, как правило, имеют недостаток веса из-за недостаточного питания на родине. Посему во время первичной подготовки гуркхов усиленно кормят: при всех навыках дистрофик для спецназа – подарок сомнительный.

Холодным оружием гуркхи владеют можно сказать с пеленок. В отличии от снаряжения других подразделений гуркхам разрешено вместо ножа разведчика и ножей выживания иметь кукхри – традиционный нож непальцев. Этим тесаком длиной 400 мм из закаленной стали и треугольным в сечении (символ единства трех богов – Шивы, Вишну и Брахмы) гуркхи владеют в совершенстве, идет речь о лишении жизни ближнего, потрошении животного, рубки деревьев или резки овощей. Об этом умении слагают легенды, известен и армейский анекдот на эту тему. Во время атаки гуркх прыгнул в окоп противника и двинул кукхри по шее вражескому солдату. Тот изрек: “Кажется, братишка, ты промахнулся”. “Как бы не так – ответил гуркх – Попробуй-ка покачай головой…”.

Кстати, сам образ гуркха как кровожадного дикаря с гор сослужил хорошую службу непальцам во время конфликта Англии с Аргентиной за Фолклендские (Мальвинские) острова в 1982 году. Батальон гуркхов выполнял важнейшую задачу по овладению Порт-Стенли – крупнейшим городом на островах. Помимо бойцовских качеств непальцев большое значение имел фактор устрашения. Пленные аргентинцы рассказывали, что они искренне верили в каннибализм гуркхов – дескать, своим жертвам горцы отрезают уши в качестве трофеев, а вырванные сердца съедают.

В связи с этим интересно само начало этого конфликта. Когда англичане высадились на островах, а конфликт еще по сути не начался, разведдозор гуркхов “прорабатывал” территорию между Гуз Грин и Стенли. Отделение аргентинцев-спецназовцев крутились постоянно у них под носом. В конце концов три “горячих сына гор” не стерпели и захватили в плен семь аргентинцев. Последних, кстати, готовили американские инструкторы-”зеленые береты”.

После вывода Королевских полков гуркхов из Гонконга численность бригады сократилась до 2 500 человек. Все уходит в историю – но пока существует спецназ, и пока Великобритании он нужен, думается, покрывшие себя славой в сражениях “дети гор” из Непала будут служить английской короне.

150 годовщина начала Крымской войны разожгла большой интерес среди людей увлекающихся военной историей. Всё больше ранее неизвестных фактов стало появляться в различных печатных источниках в виде статей докладов и даже отдельных книг.
Но чем больше новых архивных материалов появляется на свет, тем больше вопросов остаются без ответов.

Одним из белых пятен Крымской войны является немногочисленная информация об участии наемных войск на стороне союзников против Российской империи.

Первые упоминания о наемниках. встречаются в Египте, где Псаметих I (с 656 г. до Р. Х.) при помощи наемных карийцев и ионян достиг господства над Египтом. Карийцы, по греческим преданиям, первые стали наниматься на военную службу у чужеземцев. Наравне с ними этим же ремеслом стали промышлять и критяне (в эпоху пелопонесской войны), а также аркадяне, которых принуждала искать пропитания вне родины скудная природа их горной области.
В 19 веке они не любили, что бы их называли наемниками, они называли себя легионерами.

Самым известным подразделением наемников в Восточной (Крымской войне) 1853-56 г.г., был французский иностранный легион.
Это единственное подразделение, которое приняло непосредственное участие в боевых действиях, находясь в Крыму со дня высадки союзных войск в районе Евпатории.

Иностранный легион был сформирован 9 марта 1831 марта указом короля Франции Луи Филиппа. Этим он пытался сохранить стойкость своего расшатавшегося трона. Поначалу людей вербовали из армии Наполеона, потом из Италии, Испании, Швейцарии и других Европейских стран.
Одну из первых удачных своих миссий легион выполнил в Восточной (Крымской) войне 1853 - 1856 годов, выступая на стороне Турции. (1)
Полки Французского иностранного легиона приняли участие в Альминском сражении, где потеряли: 5 офицеров ранеными и 55 солдат убитыми и ранеными (2)

Однако во время осады Севастополя доверия к легионерам не было, их всегда направляли на траншейные работы.
Под Севастополем легионеры получили название «Капустная бригада», так как большей частью занимались добычей продовольствия.
Дезертирство среди легионеров было самым высоким среди всего французского контингента.

На картине Тимма в его художественном листке, где изображены пленные союзной армии из 21 –го рядового, 9 были из иностранного французского легиона.

Под Севастополем, за все время тяжелой осады, оба полка французского иностранного легиона потеряли 12 офицеров убитыми и 66 ранеными, 1625 солдат убитыми или ранеными.

Англо-турецкий корпус

Об этом подразделении известен только тот факт, что 12 марта 1855 года была ратифицирована конвенция о наборе турецких войск на британскую службу от 3 февраля. В соответствии с данной конвенцией, создавался англо-турецкий корпус (командующий -генерал Ф. Чесни, позднее генерал Вивьен) с английскими офицерами и турецкими солдатами (15 тысяч по штату и 5 тысяч резерва). (3) Корпус взял начало с 4 кавалерийских полков под командованием английского и индийского офицеров. С августа 1855 г. по июль 1856 г. это подразделение было расширено до 6 полков кавалерии 6 батарей и 16 пехотных полков. (4) Так же, известно, что некоторые части этого контингента принимали участие в операции по захвату Керчи и Азовского моря.

Британские наемники

В связи с нехваткой живой силы для участия в Крымской кампании британское правительство приняло решение создать три иностранных легиона.

Британо Итальянский легион

Британо Итальянский легион состоял из 3 полков пехоты, и 1 одного стрелкового полка
и был размещен на Мальте. (5)

Британо германский легион

Британо германский легион прибыл на Восток для участия в Крымской кампании
1 егерский батальон 11 октября 1855 года
1 легкий полк 26 октября 1855 г.
2 легкий полк 22 декабря 1855 г.
3 легкий полк 24 декабря 1855 г.
Общее число составило 132 офицера и 3615 сержантов и рядовых

В немецком легионе умерло от болезней 2 офицера и 30 рядовых, вернулись инвалидами домой 21 рядовой . 79 рядовых стали дезертирами. Это самый высокий уровень дезертирства в британской армии. (6)

Британо швейцарский легион

В лесных кантонах Швейцарии поставка наемников для иноземных войн началась еще с ХIII в., но особенно усилилась в XV в., несмотря на частые запрещения местных властей. Швейцарские войска за большие деньги нанимались почти всеми западно-европейскими государствами; наемничество (Reislaufen) сделалось любимым занятием не находившей себе дела или пропитания на родине швейцарской молодежи. В XVIII в. началась сильная патриотическая оппозиция против этого обычая, особенно усилившаяся в XIX веке, после того, как в 1830 и 1848 гг. швейцарским гвардиям пришлось выступать, притом всегда с кровавым уроном, защитницами деспотизма во Франции и в Неаполе. (7)

На восток для участия в Крымской кампании 1854-56 г.г. Британо швейцарского легиона

1 легкий стрелковый полк (2 батальона) прибыл 16 ноября 1855 г.
2 легкий стрелковый полк 1 батальон прибыл 9 февраля 1856 г.
Общее число составило 77 офицеров и 2044 рядовых и сержантов
Прибытие Британо швейцарского легиона было последним пополнение британский войск в Крымской кампании, перед подписанием Парижского мирного договора в марте 1856 года.
Легион размещался в населенных пунктах Скутари и Смирна, территория Турции.

К 1 апреля 1856 г. из общего числа рядовых 6 человек умерли от болезней, 2 -е дезертировали. (8)

Легион был расформирован в ноябрь 1856 года.

Общие затраты на содержание швейцарских легионеров составили 235.486 фунтов стерлингов.

В июле 1859 г. союзный совет издал строгий закон, грозящий за наемничество тюрьмой, штрафом и лишением гражданских прав.

Польско-украинский легион

На территории Валахии (ныне Румыния) был сформирован полк из шести рот, в который были зачислены польские и украинские перебежчики - дезертиры и националистически настроенные фанатики. Данных наемников с трудом можно причислить к легионерам, но в некоторых печатных источниках их называли, султанскими казаками. Эти вояки находились в Придунайских (Молдова, Румыния, Болгария) княжествах. Однако в прямых боевых операциях они не участвовали и на территории Крыма никогда не были.
Данный полк возглавлял Садык-паша, в действительности это был Чайковский Михаил Станиславович. Родился он в деревне Гальцины, Житомирской области в 1804 году и с детства испытывал страшную неприязнь к Российской короне. Начало Крымской войны он воспринял как реальный шанс, чтобы наступить на лапу русскому медведю. Поменяв вероисповедание, приняв ислам, чем поверг в шок польских родственников, среди которых он тогда находился, Чайковский отправился к турецкому султану и стал Садык-пашой.

Однако по окончанию Крымской войны в 1857 году полк был расформирован. Далее последовали политические изменения в Европейских государствах, которые лишали Садык-пашу любой надежды на крушение Российской империи.
В 1873 году Чайковский просит о помиловании у Александра II, которого называет вождем всех славян, возвращается в православие, и, получив прощение великодушного Российского императора, поселятся на Украине. Женится. Сходит сума и умирает. (9)

Добавлено (29.08.2009, 23:11:12)
---------------------------------------------

Это был хауссу — король государства, границы которого на западе подступали к реке Вема, отделяющей Дагомею от королевства Ашанти, на востоке — к землям султаната Борну и племен йоруба, на севере — к широкой Джолибе (1 Африканское название реки Нигер.), за которой начинались пески великой африканской пустыни. Это он, хауссу, так расширил пределы своего королевства, сплотив народ и одолев бесчисленных врагов. Но эти победы унесли жизни стольких дагомейцев, что теперь только страх удерживает соседей.

Хауссу хмурился. Несколькими неделями ранее на побережье с корабля высадились белолицые люди. Они пришли по морю и не походили на своих собратьев, совершавших набеги за рабами. Однако намерения у новых пришельцев, судя по всему, были не менее коварными. Они не известили короля о своем прибытии, не направили послов с дарами. В первый же день пришельцы, высадившись на берег, стали валить пальмы. Вскоре над песчаными дюнами поднялся бревенчатый форт. Прибрежные туземцы пробовали наведаться туда, но были встречены ружейными выстрелами.

Хауссу повелел изгнать пришельцев. Под покровом темноты дагомейские воины напали на форт, забросали его стрелами, подожгли. Лишь несколько белолицых людей сумели вплавь добраться до своего корабля. С судна ударили пушки. Утром корабль снялся с якоря и вскоре растаял в просторах лазурного океана.

Король имел обычай ни с кем не советоваться, сам принимал решения и редко ошибался. Но тогда, первый раз в своей жизни, он не знал, что делать, что предпринять. После недолгих раздумий он решил обратиться к жрецу.

Жрец предупредил, уставившись в небо, что первые белолицые — только лишь разведчики. Следом за ними придут другие белые люди, чтобы завоевать страну. Это саранча, и трудно будет с ней бороться... По возвращении от жреца хауссу повелел созвать вождей на чрезвычайный военный совет.

В дорогих одеждах, с золотыми и слоновой кости амулетами на запястьях в зал один за другим входили вожди. Наперебой начали воздавать хвалу своему повелителю. Король мог часами слушать сладкие речи, но теперь был не в духе и велел садиться. Вожди дождались, пока майгэн (1 Премьер-министр (дагом.).) расположится справа от трона, и лишь после этого опустились на шкуры полукругом перед монархом.

— Новые тяжелые испытания ждут мой народ, — медленно заговорил хауссу. — Следом за первыми белолицыми, изгнанными дагомейскими воинами, навалятся, как саранча, другие. Они придут с моря, чтобы завоевать нашу страну, — почти слово в слово повторил король предсказание жреца.— Мои воины храбры и готовы отдать жизнь за своего короля. Но одной храбростью в бою не победишь. У нас мало воинов, и с ними не одолеть заморского врага. Хочу слушать ваши речи, как отразить нападение белой саранчи. Повелеваю говорить!

— Надо построить укрепления вдоль побережья! — предложил один из вождей.

— Долго и бесполезно. Они полопаются, как кокосовые орехи, под ударами пушек с кораблей,— возразил король.

— Давайте приготовим ловушки-ямы, какие делают наши охотники за слонами.

— Ловушки можно обойти!

— Мы дружим с соседями. Пусть хауссу-лейе-би-хауссу (1 Король королей (дагом.).) пошлет к ним гонцов за помощью,— сказал майгэн.

— Белая саранча расползается по всему побережью. Соседи с трудом отбивают натиск пришельцев и сами просили у нас воинов, — пояснил монарх.

Советовались долго, но так ничего и не решили.

Вожди разошлись, хауссу остался один. Снова впал в раздумья.

Вдруг король почувствовал легкое прикосновение женской руки. Около трона стояла его жена, большеглазая Санг (1 Луна (дагом.).). Дорогая заморская парча переливалась на ее стройной фигуре. Жен у короля было немало, но любил он, пожалуй, только Санг. Она была его неразлучной спутницей во всех походах, охотничьих развлечениях. Никогда не жаловалась на длительные, изнурительные скитания по лесам, и король не переставал удивляться ее терпению и выносливости. Санг умело владела ружьем. Случалось, во время охоты метким выстрелом сбивала на лету птицу или прерывала бег стремительной антилопы.

— Чем опечален, мой повелитель?

Секретов от любимой жены у короля не было. Он поведал ей о своих тревогах.

— Не горюй! Санг поможет тебе!

— Ты? Мои вожди оказались бессильны дать правильный совет.

— Как знает мой повелитель, с помощью огня и молота кузнец изменяет форму куска железа. От этого железо становится другим— тверже, прочнее.

— Не пойму, о чем говоришь.

— Хауссу забыл, что в его государстве есть немало молодых женщин и девушек. Если их научить владеть оружием, они станут воинами. Сила дагомейской армии несметно возрастет. Король встал с трона.

— Согласятся ли женщины и девушки бросить домашний очаг? Кто будет командовать, обучать стрельбе? — посыпались вопросы.

— Опасность на пороге страны. Вот-вот нагрянут иноземные захватчики. Неволя хуже смерти. Санг и другие твои жены, мой повелитель, станут командовать отрядами. Мы отберем самых рослых, самых выносливых женщин и девушек. Они согласятся. Мы научим их стрелять. Когда придет враг, мы применим хитрость, и ему не устоять под огнем наших мушкетов. Дай нам «длинных голландцев» (1 Длинноствольные кремневые мушкеты голландского производства.), и ты увидишь, на что способны дагомейские женщины!

Дожди, низвергавшиеся кряду несколько месяцев, спали неожиданно. С утра до вечера с безоблачного неба жарило раскаленное солнце. Оно выжигало траву, у людей трескалась кожа. Казалось, страшная жара проникала в кости. Народ тревожился. Из джунглей выползали колдуны. Потрясая костяными амулетами, наговаривали, что надо ждать беды.

В один из таких жарких дней король назначил смотр своему новому войску. С утра неистово бухали тамтамы, созывая людей на аджеэ — центральную площадь (обычно она была рынком) Абомея, столицы Дагомейского государства. В центре, на южной стороне площади, расположился с многочисленной свитой хауссу. Он был в своей излюбленной одежде и восседал на легком походном троне, прикрытом от палящего солнца большими зонтом. Вожди и сановники рангом пониже сидели на скамейках, тоже под зонтами, но меньшими, чем королевский. Справа от монарха находился майгэн, слева — Санг в леопардовой шкуре (форма военачальника), перехваченной широким Лясом в золотых бляшках. За пояс был заткнут панга — короткий меч. Санг командовала всей женской армией и стала подле короля, чтобы давать пояснения.

Площадь по краям запрудили абомейцы, прячась от солнца под пальмовыми листьями. На западной ее окраине и прилегающих улицах недвижно застыли отряды дагомеек.

Величественным жестом хауссу повелел начать парад. Забили огромные королевские тамтамы. К центру площади приближался первый отряд. Рослые девушки были в одинаковых белых платьях с серыми продольными полосками. На голове красовались круглые шапочки. С плеч на грудь на тонких ремешках свисали ромбовидные амулеты из слоновой кости. Талии опоясывали широкие кожаные ремни. На правом плече девушки придерживали начищенные до блеска мушкеты. Впереди отряда вышагивала одна из жен короля в голубом шелковом платье. Она не имела мушкета, ее оружием был лишь панга, торчащий из-за пояса.

Отряд поравнялся с хауссу. По команде девушки остановились, повернулись лицом к монарху. Его жена, шедшая во главе отряда, шагнула к трону.

— О хауссу-лейе-би-хауссу! Пока ты жив, нам нечего бояться. Сила исходит от твоего лика, наполняет наши сердца храбростью, — сказала она и выхватила меч. Отряд вскинул мушкеты, площадь сотряс оружейный залп.

Вслед за первым отрядом перед королем предстал другой. Такие же рослые дагомейки, в такой же форме. Лишь амулеты были из коралла.

— Сила леопарда в его клыках. Мы твои клыки, наш повелитель. Твои враги — наши враги. Мы умрем, но не отступим! — отсалютовала вторая жена.

— Со-джеэ-ми! (1 Пусть молния убьет нас, если мы нарушим свою клятву (дагом.).) — дружно прокричал отряд.

Третий отряд сверкал серебряными амулетами.

— Наши мушкеты неодинаковы. Одни короче, другие длиннее, одни тоньше, другие толще. Но пусть все одинаково разят наших врагов! — вскинула пангу третья жена...

Отряд за отрядом проходили по аджеэ. Выправка женщин и девушек, блеск мушкетов подействовали на короля. Монарх ликовал. Дагомейки маршировали, стреляли так, будто родились с ружьями в руках. Вот она, армия! С ней не страшен любой враг.

— Ты же обещала еще хитрость? — спросил король у Санг.

— Хитрость испытает в бою враг...

Вечером, когда красный диск скатился за дальний лес и повеяло прохладой, на площади разложили большой костер. Начались ритуальные боевые танцы.

В самый разгар веселья к хауссу подскочил тяжело дышавший воин-дозорный. Пав на колени, сообщил, что тамтамы донесли весть о появлении вблизи морского берега больших кораблей. Хауссу подозвал Санг.

Утром Абомей походил на цветок, с которого оборвали лепестки...

Авангард человек в двести из французского экспедиционного легиона медленно пробирался в лесной чаще. Деревья стояли плотной зеленой стеной, не тронутые ни топором, ни лесным пожаром, видимо, с сотворения мира. Кустарник и лианы цеплялись за одежду, замедляли движение. На них свисали кроны других деревьев, а еще выше гладкими стволами поднялись деревья-великаны. Было сумрачно: солнечные лучи не могли пробить зеленый заслон.

Десять солдат прорубали в джунглях палашами коридор. За ними с ружьями наизготовку продвигался авангард. Легионеры вспоминали Париж, про себя поругивали честолюбивого императора Луи-Наполеона III, пославшего их на завоевание чужой страны. Легион уже сражался в Мексике, Алжире, и солдаты думали, что экспедиция в Дагомею будет развлекательной прогулкой. Они покинули солнечную Францию с месяц назад. Накануне, ударив по берегу для острастки из пушек, высадились на песчаный пляж. Легионеры хорошо помнили напутственную речь своего императора — можно грабить туземцев, отбирать у них золото, слоновую кость, ему нужна только порабощенная страна.

Радужные мысли исчезли после первых минут похода. Каждый шаг по этой африканской земле давался с трудом, а до Абомея, как удалось выведать ранее у купцов, было миль сто. Солдат-рубщиков приходилось менять через каждые полчаса. Банная духота, мириады москитов обрушились на легионеров. Вскоре пятерых солдат хватил тепловой удар, и их отправили к берегу, где лагерем стали основные силы.

Но легионеров, пожалуй, более беспокоили не столько москиты, сколько тамтамы. Едва авангард углубился в лес, забухали эти африканские сигнальные барабаны. Казалось, стучат не они, а бьются, пульсируют в унисон сердца всех дагомейцев, и эти пульсирующие удары перебегают от веточки к веточке, от дерева к дереву. Солдаты, озлившись, пробовали стрелять, но от этого грохотанье тамтамов становилось только сильней и чаще.

К исходу дня лес неожиданно посветлел, авангард вышел на большую поляну, заросшую жесткой пластинчатой травой. Легионеры повеселели, подтянули амуницию. В каре они стали пересекать поляну. До опушки оставалось с полусотни шагов, и тут навстречу легионерам шагнула черная стена обнаженных женских тел.

Легионеры в растерянности опустили ружья. И тут вперед вышла туземка в леопардовом одеянии, что-то гортанно прокричала. Шеренга нагих дагомеек расступилась. Вторая шеренга подняла мушкеты. Огонь из «длинных голландцев» хлестнул по французскому каре. Поляна потемнела от порохового дыма...

В лагере между тем ждали вестей от авангарда. Было оговорено, что донесения о ходе продвижения должны направляться каждый день. К концу недели усатый полковник, командир экспедиционного легиона, потеряв всякую надежду, решительно двинул один из батальонов на розыски затерявшегося авангарда.

Снова девственный лес задрожал от пульсирующих звуков тамтамов, предупреждавших об опасности.

Батальон держался настороже, с опаской пробирался по зеленому тоннелю, прорубленному исчезнувшим авангардом. На месте сожженных им деревень под тысячью ног взбивался, как пыль на дороге, серый пепел. Наконец батальон ступил на поляну. Ничто не говорило о том, что недавно тут прошел авангард. Была примята трава, на земле виднелись следы от копыт. Дагомейцы, чтобы ввести в заблуждение врага, убрав трупы легионеров, прогнали по поляне скот.

За поляной стоял сплошной лес.

Французы с ожесточением врубились в джунгли. Сколько ни искали, никаких признаков пребывания авангарда не было. Он исчез, растворился в зеленом море...

На привал батальон расположился у неширокой речки. На песчаном берегу, от которого до леса было метров сто пятьдесят, запылали костры. Перед вечером охранение подняло тревогу. Легионеры похватали ружья. Из леса на лагерь молча надвигалась плотная стена безоружных нагих женщин. Солдаты заулыбались...

Снова первая шеренга рослых дагомеек расступилась по команде женщины в леопардовой одежде... От дружного залпа по гладкой поверхности реки пробежала рябь.

...В лагерь от побережья океана командир батальона вернулся с горсткой таких же оборванных, как и он, легионеров.

Сигнальные горны сыграли тревогу, привели в движение лагерь.

В полном снаряжении, с большим запасом патронов, с легкими походными пушками, навьюченными на лошадей, весь легион выступил в поход.

На пятый день колонны достигли деревни, стали на привал. Солдаты кинулись потрошить глиняные хижины. Залп из «длинных голландцев» ударил как гром. За ним — другой. Офицеры с трудом собрали солдат. Легион занял оборону на деревенской площади. По дыму определили, что стреляли из подступающего к хижинам буша. От деревенской площади нестройно полетели пули, по бушу хлестнула картечь. После неожиданной атаки дагомеек в каждой роте недосчитали по десять-пятнадцать человек.

Дагомейская армия изменила тактику: не нападала в открытую, устраивала завалы из деревьев, заманивала легион в болота. Случалось, колонны неделями топтались на месте или откатывались назад и искали обход. Но и там на их пути вставали смелые воительницы. Скоротечный бой, и они исчезали как призраки.

Силы легиона таяли. Со времени начала похода было уже потеряно две трети состава.

После очередного, как всегда неожиданного, нападения дагомеек усатый полковник стоял у входа своей палатки. По выгоревшему брезенту щелкали крупные капли: пришла пора дождей. При ударе о брезент капли разлетались. Мелкие брызги попадали на лицо, оседали на обвислых усах полковника.

В нескольких метрах от палатки стояло ироко — высокое тропическое дерево. По гладкому, мокрому от дождя стволу карабкался жук. Он взбирался футов на шесть-семь, останавливался. Бессильно царапал лапками по скользкой коре, сердито водил длинными усами. Силы жука иссякали окончательно, и он падал к подножию ироко. Потом снова пробовал взбираться, снова падал...

Дагомея казалась полковнику таким же ироко. Легион раз за разом карабкался по гладкому стволу и сползал обратно. Вершина — дагомейская столица Абомей — оставалась недосягаемой. Жуку не давал подняться дождь, легион стряхивали со ствола загадочные, отчаянные до безумия чернокожие женщины.

...Жук, упав в какой уж раз, куда-то исчез. Полковник, пребывая по-прежнему в мрачном настроении, подождал минут пять. Жук так и не появился. Полковник позвал горниста, приказал играть сигнал к отступлению...

Добавлено (09.09.2009, 12:27:34)
---------------------------------------------
Агде весь народ база пустеет кажись всё спёклись наймы